Машина идёт легко и уверенно. Дорога домой - родная, на которой готов здороваться с каждой кочкой - часто видимся. На редкость мало машин: и встречных, и попутных. Указатели говорят, что вдоль дороги тоже есть жизнь. Николаевский, Евдокимовка и, смешное название, Кудымовка. Наверное, кудымовчане, просыпаясь с бодуна, смотрят вокруг и удивляются: "Куды ж, мать такая, меня занесло?". Если быть рядом, то можно смело им ответить: "На Юг России". Правда не тот юг, где пальмы и море - до тех мест ещё километров шестьсот. Здесь же степь до горизонта, летом похожая на желтое выцветшее одеяло с горьким запахом полыни. Сколько раз я проезжал мимо, выключив кондиционер, вдыхая через открытое окно этот густой аромат? Не сосчитать. Каждый раз я встречал идущих по дороге одиноких путников. И это были не «автостопщики», вечно голосующие, а целенаправленно идущие куда-то люди. До ближайшего от них  указателя а-ля "Кудымовка" километров десять. Куды идёт, неизвестно.

  В дороге всегда так: после первых ста километров в голове просыпается философ, перемывающий свои кости и сортирующий мысли. Сегодня он настроен не позитивно. Но его всё равно лучше не перебивать, разозлится и смахнёт с полок всё в кучу, потом не разберёшь. Поэтому внемлю ему молча, на фоне истерически жизнерадостного радио.

  "Что у нас в активе? Разменян четвёртый десяток, к нему прилагается добротное пузо, старенький, но бодрый внедорожник, планы на постройку дома, однокомнатная квартира, несколько верных и преданных друзей, своё маленькое дело. Не богатый и не бедный. Не молодой, не старый. Не дурак, не умник. Никакой. Со стороны жизнь может показаться яркой и насыщенной, а по мне так обычная жизнь, не лишенная прелестей: друзья, горы, лошади, женщины, - именно в таком порядке.

  Сейчас мы с философом замолкаем, справа появляется просёлочная дорога. Извиваясь, она взбирается на пригорок и куда-то исчезает. Куда ж она идёт-то? Вот что там? Всегда было интересно. Никогда туда не сворачивал. Перед поворотом растёт густой кустарник, идеальное место для короткой санитарной остановки. Через несколько секунд смотрю на мир благодушно. После поездки в горы в багажнике лежат каремат, спальник и несколько консервов. Не выложил - врождённое разгильдяйство. Нож всегда с собой. Фотоаппарат болтается на заднем сиденье, брал, чтобы дорожные прелести закадрить. Почти полный бак бензина. Пятница. И дорога пыльная, сухая, значит, дождя давно не было, нигде не увязну. Вот что мне сейчас делать дома? Вглядываться в телевизор? Поглощать яичницу или курицу гриль? Звонить боевым подругам, чтобы слушать их нелепое щебетание, пока не уложишь их в постель. А если свернуть, то там тайна, неизвестная дорога. И небо на закате краснеет, и дома никто не ждёт. Доеду хоть до бугра этого, а там посмотрим, развернуться всегда можно.

  Асфальтовый шелест сменился гулом пыльной дороги. В открытые окна дует густой горячий ветер, полный полыни и чего-то тонкого, неуловимого. Магнитофон поёт что-то неуместно попсовое. Выключаю. Тишины нет, щебетанье птиц не даёт ей образоваться. Различаю лишь жаворонков и воробьёв. Невероятно синее и глубокое небо слегка раскрашено перьями облаков. Впереди заветный бугор. Захлёбываюсь мальчишеской радостью, как когда-то на первой ночной рыбалке, куда меня взял дед.

  На пригорок по моей дороге поднимается человек. Удачно! Раскрою сразу две тайны: куда идёт дорога и человек.

  Чуть сгорбленная старушка катила за собой двухколёсную тележку, к которой привязана полупустая клетчатая сумка "мечта оккупанта".

  - Бабушка вас подвезти?

  - Ой, спасибо большое, - бабулька засуетилась, не зная, куда примостить тачку.

  - Давайте я тачку в багажник положу. В ней ничего бьющегося нет?

  - Нету, нету внучёк.

  - Бабушка, куда же вы идёте?

  - Да в Новосредний, от самой развилки почитай. У меня же корова, так хоть раз в неделю надо выбираться молочко продать, творог, сметанку. Пенсия две с половиной тысячи, разе ж хватит? Крышу залатать надо, сарай подправить. Хозяйством только и выручаюсь.

  К этому времени мы выехали на вершину бугра. По моим прикидкам от поворота получалось километров шесть-семь. Хутора видно не было.

  - Сам-то куда едешь?

  И не было в её вопросе подвоха. Скрытого интереса не было, тайну коммерческую выманить не пыталась. Простой, в сущности, вопрос, а как ей объяснить?

  - Если честно, то я часто проезжал мимо этого бугра и всё время думал: что там за ним? Указателей нет, дорога есть. Сегодня вдруг решил посмотреть. Странно, да?

  Она оглядела меня оценивающе.

  - Чего ж домой к жене не едешь?

  - Так нет жены. И детей нет.

  - Тогда ясно. Неприкаянный ты, - вынесла вердикт бабулька.

  - Простите, как вас зовут? - попытался я перевести разговор.

  - Бабой Дуней кличут.

  - Меня Пашей зовут. Будем знакомы. Далеко еще до Новосреднего?

  - Да вон озерцо виднеется, за ним и село наше. Не понимаю, как тебя ещё не оженили? Мужик ты видный, не бедный, не пьющий, сразу видно.

  - Видный, не завидный, - рассмеялся я.

  - Словами играть мастер, как дед мой, царство ему небесное.

  - А почему село так называется?

  - Бабка моя сказывала, что после революции так его назвали. Раньше называлось Еського. Все ещё шутили, что, мол, Есть кого, да не кому. Село зажиточное было, ну и чтоб властям понравиться, назвали, будто Новые середняки.

  - Помогло?

  - Не очень-то. Вскорости, как в колхоз всех согнали, голод был. Урожай весь в район на тока забрали, а оттуда и вовсе свезли куда-то. Говорят под Ставрополем так в вагонах и сгнило всё. Что по дворам оставалось тоже забирали. Скотины подохло… Страсть! А забивать не моги, вредителем назовут. Дохлятину-то не поешь. Хотя потом ели. И собак, и кошек. Кору мололи, с травой мешали - лепешки пекли. Рыбачили. Выжили как-то, хоть бабка сказывает, детишек много умерло. Я-то малая еще была, мало что помню. Но всё равно весело жили. До войны. Да и после войны тоже быстро наладилось. Если свадьба, то всем хутором гуляли. На столы ставили, у кого что было. Не чурались.

  Баба Дуня замолчала, видимо погрузившись в воспоминания, а мне стало неудобно её прерывать.

  Уже подъезжая к селу, я спросил:

  - Вас куда подвезти?

  - Внучек, по Ленина поедешь, и на перекрёстке налево, третий дом. Там и живу.

  - А много ли сейчас живёт в селе?

  - Дворов пятьдесят, наверное, живёт. Остальные разъехались. Молодых почти не осталось. Иногда на лето приезжают. А так старики одни, да пьянчужки.

  Возле двора бабы Дуни рос большой тутовник, под ним у забора стояла невысокая лавочка, потемневшая от времени. За крашенным в зелёный цвет забором из штакетника стоял небольшой саманный дом, недавно побеленный.

  Достав из багажника тележку, увидел, как баба Дуня протягивает мне двадцать рублей.

  - Обидеть хотите, баба Дуня, - сказал я, отодвигая её руку.

  - Так нету больше, милок, - пряча глаза, ответила она.

  - Нисколько не надо, - посмеявшись, я сел в машину и собрался ехать обратно, заглянув по дороге на пруд, но в окно постучалась бабулька.

  - Куды ж ты на ночь глядя поедешь? Или торопишься_? А то оставайся, я картошечки на сале пожарю. Простокваша есть. Чай на травах, в городе такого точно нет. Не по-людски как-то получается.

  - Чаёк на травах... А сеновал у вас есть?

  - Есть сеновал, и комната пустая стоит, там кровать есть, постельное чистое постелю. Оставайся, Паша.

  И я остался.

Вместе почистили картошку. Нарезанное мелкими кусочками сало зашкворчало на сковороде, и чуть позже по всему дому запахло жареной картошкой с луком.

  Солёные огурцы, сало с чесноком, зелёный лук, петрушка, укроп, жареная картошка и домашний хлеб. Пока баба Дуня накрывала на стол, стало понятно: либо сильно проголодался, либо соскучился по домашней еде. А может всё вместе.

  Когда она успела заварить чай? Лишь только я доел, предо мной появилась большая кружка с душистым чаем. Я разобрал чабрец, мяту, душицу, но, судя по аромату, компонентов было больше.

  После ужина я разомлел, сидя на табурете, и в пол-уха слушал причитания бабы Дуни на тему, какие же нынче бабы дуры. Такого мужика мимо обходят. Водки не просит, картошку чистит. По всему видно - умница, хозяин. И всё в том же духе. Я лишь улыбался и пожимал плечами. Лень было говорить.

  Увидев моё сонное состояние, баба Дуня захотела уложить меня спать в доме. Я настаивал на сеновале. Пересилив себя, сходил в машину за фонариком, карематом и спальником, дабы показать серьёзность своих намерений. Она сдалась, проводила меня к сеновалу, вручила мне кочергу, объяснив: "Забора на задах нет, и мало кто ещё ночью шляться вздумает". Обычный сеновал, четыре столба, шиферная крыша с небольшими дырками, в которые можно разглядеть кусочки ночного неба. Я залез на копну свежескошенного сена, расстелил каремат и, укутавшись спальником, уснул мгновенно.

  - Паша, Пашка, Пашенька, - разбудил меня чей-то громкий шепот. Светила яркая луна, сквозь дощатую крышу полосками освещая сеновал. Мне казалось, я различаю девичий силуэт. Попробовал включить фонарик, он лишь моргнул раз и погас. Наверное, батарейки сели.

  - Кто это? - от звука собственного голоса у меня пробежали мурашки по спине.

  - Не узнал?

  Подул лёгкий прохладный ветерок, создавая полную иллюзию вставших дыбом волос. Приподнявшись на локте, я попытался взглядом нащупать говорившую.

  - Что ж ты меня бросил? Иди ко мне, я совсем соскучилась по тебе. Паша, Пашка, Пашенька, иди ко мне, - её голос был неуловимо знакомым, но вспомнить её я не мог.

  Мой организм недвусмысленно дал понять, что он не против встречи с селянкой. Сеновал, ночь, незнакомка - полный романтичный набор.

  - Как тебя зовут? - сделал мозг последнюю попытку сопротивления.

  - Глупенький, иди ко мне. Ты сразу вспомнишь. Пашка...

  Уже начал переваливаться на спину, чтобы съехать с сеновала вниз, как где-то очень близко истошно заорали коты.

  Я сел, резко открыв глаза. В этот раз фонарик включился. В ярком луче блеснула пара кошачьих глаз. Неужели сон? - мелькнула мысль. Осветив фонариком все углы в поисках селянки, я с разочарованием улёгся обратно, укутавшись поплотнее спальником.

  Сон вернулся, едва я закрыл глаза.

  Теперь я чётко различал силуэт девушки, одетой в длинную ночную рубашку. Она стояла, обхватив себя руками за плечи. Длинные волосы серебрились в лунном свете. Луна просвечивала ночнушку с соблазнительными большими яблоками грудей.

  - Ты боишься, глупенький?

  - Нет, - смог выдавить я из пересохшего горла, - Чего мне тебя бояться? Ты сон. Хороший приятный сон, - я хотел казаться спокойным, но голос дрожал от возбуждения и страха.

  Она рассмеялась чистым звонким смехом.

  - Тогда иди ко мне, чего же ты лежишь как прикованный?

  - Давай лучше ты поднимайся. Если я встаю, то просыпаюсь - ты исчезаешь. А лунатизм - не сильная моя сторона. К тому же здесь мягко.

  - Приглашаешь?

  - А почему нет? Кто откажется от такой красавицы?

  Как и бывает во снах, она появилась на верху сеновала очень быстро. Опустилась на четвереньки, длинные волосы скрыли её лицо.

  - Пашенька, как же ты мог забыть меня, Пашка..., - она медленно продвигалась вперёд и уже почти коснулась рукою моей ноги, как с балки прыгнул кот, издал длинный противный боевой клич, шерсть его стала дыбом, хвост нервным помелом дёргался из стороны в сторону.

  Я снова проснулся. Было ещё темно, но ночь сменялась предрассветной серостью. По балке прошествовал кот, исполненный собственного достоинства.

  - Кыш отсюда! Подлец! Такой сон испортил.

  Кот презрительно дёрнул кончиком хвоста и ушел, не обращая на меня внимания.

  Спать совершенно не хотелось.

  "Жениться тебе барин надо", - вспомнился отрывок рекламы.

  Жутко хотелось пить. Я спустился с сеновала в поисках воды.

  Колодец я нашел за двором, на улице. Громыхнул ведром, разбудил соседскую собаку, которая с перепугу залаяла, но, поняв, что опасности нет, улеглась, шумно выдохнув.

  Захватив с собой каремат, я пошел к пруду.

  Ветра не было. Чёрное зеркало воды отражало предрассветные звёзды, но желания купаться не вызывало. Расстелив каремат, я предался созерцанию.

  "Бросить на фиг всё. Переехать сюда жить. Купить здесь дом. Подремонтировать немного. Завести кур, корову. Ездить раз в неделю на рынок, продавать плоды трудов праведных и жить спокойно - без беготни, вечно невыполнимых планов продаж, идиотов начальников… и неуёмно умных подчинённых. Селянку себе найти, детишек нарожает...".

  Тем временем начался рассвет. Край горизонта окрасился розовым, ближе к зениту переходящим в золотой. Показался яркий край солнечного кругляша в дрожащем рассветном мареве. Тёмное зеркало пруда окрасилось в червонное золото, над которым повисло лёгкое облако тумана. Как только коснулся дымки первый луч, над озером появилась маленькая радуга.

  "От такого приглашения не отказываются. Когда ещё в радуге искупаюсь?", - скинув с себя одежду, я зашел в воду.

  Вода, тёплая и ласковая, разбудила меня окончательно. Сделав пару гребков, я перевернулся на спину, раскинув руки и ноги в стороны, и медленно дрейфовал под предрассветным туманом. Коснувшись головою камышей, встрепенулся от неожиданности и, поняв, что немного продрог, поплыл к берегу.

  На моём каремате кто-то сидел с удочкой в руках.

  - Доброе утро, - сказал я шепотом.

  - Доброе, доброе. Чего шепчешь то? - отвечал старичок. Из-под взъерошенной седой шевелюры на меня смотрели голубые глаза. Загоревшее лицо украшали морщины часто смеющегося человека.

  - Да как-то...

  - Ясно, рассвет спугнуть боишься! Хорошая подстилка, тёплая! - сказал он, похлопав по каремату.

  - Ничего что я голяком?

  - Ничё. У меня у самого не хуже болтается, - рассмеялся он.

  Я поддался его заразительному смеху, перешедшему в кашель.

  - Рыбалить будешь? - спросил старичок и, не глядя, протянул мне разобранное удилище.

  - Буду.

  - Садись тогда. Хоть помолчать с живым человеком.

  Он молча поставил на середину банку с червями и закурил сигарету.

  Клевало хорошо, настырно и жадно. Небольшие сазаны, караси, карпы поплавок топили, клали, водили, изгалялись, как могли. Мы с дедом в свою очередь старались их подсекать поразнообразнее. Иногда, самая крупная рыба срывалась с крючка. Тогда мы по очереди говорили: "Видал, какой сошел?!" или "С губы сорвался, гад!". Через пару часов клёв начал стихать.

  - Пятьдесят грамм будешь? - спросил он.

  Могу и вечером домой поехать, выветрится всё, подумал я и согласился.

  Он выложил на каремат зелёный лук, домашний солёный сыр, пару варёных яиц, зелёную бутыль из-под лимонада, заткнутую пыжом из газеты. Из кармана достал маленький гранёный стакан, дунул в него и, налив до половины, протянул мне.

  - За знакомство.

  - Точно. А как вас зовут?

  - Шо ты мне вычешь?! Минтеичем зови.

  - А меня Паша. Будем знакомы, сказал я и, выдохнув, опрокинул в себя самогон.

  Пока я закусывал, он успел себе налить и выпить. Снова заткнул пыжом бутыль и протянул мне.

  - На, убери, а то напьюсь.

  - И что не давать?

  - И не давай, - сказал он, насупившись.

  - Хороший самогон.

  - Сам гоню.

  Через полчаса клевать совсем перестало. Минтеич заёрзал, походил кругами и предложил выпить ещё "по чуток".

  - Нет, Минтеич, не дам, сам же запретил.

  - Не душевный ты человек, Паша. Нету в тебе искры. Будто бабка моя. Тогда пойдём по домам, что тут высиживать?! А бутыль у себя оставь, моя увидит - выльет. А так может хоть тебе пригодится.

  Возле дома бабы Дуни он сгрузил мне половину улова… и ушел. Я посмотрел на мобильный, было восемь часов утра. Казалось, будто прошел целый день, а он еще и не начинался. С рыбой на кукане я зашел в дом.

  Баба Дуня уже что-то жарила на сковороде, резала салат, покрикивала на кошку, накрывала на стол.

  - Никак с Митяем встретился?! - вплеснула она руками, увидев меня с рыбой, - а я зашла на сеновал смотрю - тебя нет. Уже переживать начала. Голова чего мокрая? Купался что ли?

  - Ага. Хорошо тут у вас.

  - Садись, молочка выпей, сейчас гренки поспеют. Молоко я уже остудила. Дед мой приучил, царство ему небесное. Не любил он парное.

  Она что-то рассказывала, успевая жарить гренки, перемешивать со сметаной салат, нарезать сыр, а я сидел и улыбался. Мне было спокойно и хорошо.

  После завтрака я умудрился проломить доску на крыльце. Оказалось, что хорошие доски есть в сарае, там же обнаружились гвозди, ножовка, молоток. К обеду я починил крыльцо, нашел лопнувшую шифирину на крыше, убедился в прочности балок на чердаке. В соседнем заброшенном доме с сарая снял целый лист шифера.

Удивительно, за всё это время я не встретил ни единого человека. Даже собака, которую я разбудил ночью ни разу не залаяла.

  После обеда, пересилив тяжесть в животе и природную леность, залатал крышу и собрался ехать домой, но обнаружил спущенное правое заднее колесо.

  Колпачок и ниппель были на месте. Явных проколов видно не было. Накачал колесо и опустил в бак с дождевой водой, дырок не было. Как раз когда я закончил возиться с колесом, мимо проходил Минтеич и предложил пойти порыбачить в вечернюю зорьку. Долго уговаривать меня не пришлось. Там, как полагается, мы выпили ещё по пятьдесят, и я решил воспользоваться гостеприимством бабы Дуни ещё на ночь. В крайнем случае, решил переночевать в машине или порыбачить ночью.

  Мне показалось, решение остаться обрадовало бабу Дуню.

  До чего же приятно сидеть вечером на отремонтированном тобою крыльце. В бардачке у меня всегда с собой трубка и табак. Не курю уже два года, но иногда раскуриваю трубку - балую себя.

  Луна еще не вышла. На ясном небе появляются первые звёзды, обещая завтра хорошую погоду. Ароматный дым уходит в шелестящую от лёгкого ветра вишню. Изредка где-то ухнет филин. Красота. За спиной скрипнула дверь. Рядом на порожек присела баба Дуня.

  - Пашенька, я посижу с тобой чуток? Табак у тебя вкусно пахнет. Дед мой курил...

  Пашка, Паша, Пашенька..., - вспомнился мне сон.

  - Баб Дунь, мне сон снился вчера ночью..., - начал я и рассказал ей и сон, и как меня будил кот.

  - Не понимаю я в них ничего. Не разбираюсь. Говорят, на новом месте приснись жених невесте. Только у тебя наоборот. Так, наверное.

  Мы вместе посмеялись… и пошли спать.

  Знакомый сеновал принял меня и моментально убаюкал.

  Вчерашний сон пришел неожиданно, хотя признаюсь честно, хотелось вновь в него окунуться.

  Знакомый девичий силуэт стоял освещённый лунным светом. Лёгкий ветерок слегка развивал длинные волосы, прижимал ночную рубашку, очерчивая соблазнительные округлости груди и бёдер.

  Она стояла молча.

  Я смотрел на неё, не решаясь заговорить.

   - Иди ко мне. Приглашаю. У меня давно не было женщины, - сказал, а голос, как не свой, незнакомый.

- Я знаю. Я всё про тебя знаю. А те, что были, так и не стали родными. И не станут, потому что ты мой. Только мой. Знаю, что женат не был, на меня ты записан. Не будешь счастлив с другой. Маяться будешь.

  - Не угадала ты. Была одна, родная, любил я её, и она меня тоже.

  - То не любовь была - Морок. В ней я тебе привиделась. Меня всю жизнь ищешь. Вспомни, сколько раз тебя эта дорога звала? Сколько лет? Ты всё мимо летел... Паша, Пашка, Пашенька, иди ко мне...

  Я и не заметил, как очутился у выхода сеновала. Она стояла, наклонив голову, длинные волосы ниспадали ей на грудь. Заинтригованный, я хотел разглядеть лицо незнакомки. Яркая луна сделала мир похожим на чёрно-белое кино. Она в серебре лунного света, я в тени сеновала. Между нами один шаг. За сегодняшний день я сделал их сотни.

  Меня остановил удивительно спокойный голос бабы Дуни.

  - Девонька, на сеновале всяк приятнее, чего ж ты не идёшь? Пашенька, позови её чтоль. Сам то не ходи, лучше на сеновал заберись, ложе приготовь, дело-то молодое.

  - Ой! Да у вас тут свадьба в самом разгаре! - радостно воскликнул Минтеич, появившись из-за угла сеновала, - чуть не опоздал, - Пашок, какая девка тебе стеснительная попалась, через соль переступить боится. Ну дак я ей помогу, - с этими словами Минтеич попытался схватить девушку за руку. Она отдёрнулась от него… и, расплакавшись, пошла прочь

  - Что ж вы девчонку обидели? А?!

Минтеич, оказался у меня на пути, раскинул руки и гаркнул: "Стоять!".

  Я уклонился от объятий, заметив краем глаза, как моя рука проходит сквозь бестелесного Минтеича. Девушка перестала плакать, резко развернулась, и на миг мы встретились взглядами.

  "Мы с нею стоим на пороге нашего дома. Смотрим на закат. Она заглядывает мне в глаза с такой беспредельной нежностью, что невозможно удержаться от поцелуя. В следующий миг по двору бегают наши дети, два мальчика, погодки и младшенькая девочка. Потом кадры семейной хроники, дети взрослеют, мы стареем. Вот у них уже свои семьи..."

  - Пашка! Назад! Назад!!! - вырывает меня из дрёмы голоса Минтееча и бабы Дуни.

  Я медленно оглядываюсь на них улыбаясь, всё ещё протягивая незнакомке правую руку. И в этот момент мою руку обжигает нестерпимый холод. От неожиданности и боли я дёргаю руку на себя и по инерции делаю несколько шагов назад к сеновалу.

  Незнакомка, силясь меня догнать, будто натыкается на прозрачную стену. Исказившееся в гримасе боли её лицо покрывают рыжие искорки огня. Нечеловеческий вопль оглашает тишину ночи. Кончики её волос моментально обугливаются. Минтеич с бабой Дуней швыряют ячмень на извивающийся белый саван, мгновенье назад бывший девушкой. Там где попадают зёрна, образуются рыжие языки пламени.

  Боль приковывает моё внимание на руку. Кисть белая, будто сделанная изо льда. Белеет предплечье до локтя. Страшно так, что даже боль забывается. С ужасом смотрю на метаморфозы, происходящие с моей рукой, не в силах сказать и слова.

  Кот, тот же что и вчера, прыгает с балки мне на руку. Задними лапами начинает рвать кожу, так что ошмётки разлетаются в стороны. В ход идут и передние лапы. Отрешенно смотрю на это, словно не мою руку рвут когтями. И тут становиться больно. Появляется кровь, белёсость начинает отступать, давая мне возможность крикнуть.

  Проснулся в холодном поту. На груди лежит тот самый кот. Резко смотрю на правую руку. Тонкие белые шрамы исчезают, возвращая руке привычный вид. Кот открывает один глаз, смотрит мне пристально в глаза. Довольно зевает, укладывается поудобнее и начинает мурчать. Приснится же такое, - думается мне, и с опаской снова засыпаю.

  - Пашка! Пашка! - слышу я сквозь сон.

  Возле сеновала стоит Минтеич и громким шепотом пытается меня разбудить.

  - Рассвело уже, весь клёв пропустим. Пойдём, - говорит Минтеич, увидев, что я проснулся.

  Быстро хватаю с собой каремат, и через десять минут мы уже на пруду.

  Неизменная зелёная бутыль, традиционная закусь - отказываюсь от самогона, угощаюсь закуской.

  Перед домом бабы Дуни нас встречает кот.

  - Кыс-кыс-кыс, - подзываю я кота, распушившего хвост, хочу дать ему мелкую плотвичку, но он ловким движением срывает с кукана увесистого карася и скрывается с добычей в кустах сирени.

  Смеёмся до слёз.

  - Чего ржете как жеребцы? Всё село разбудите. Идите завтракать, рыбаки.

  Оладьи, мёд, домашняя сметана, чай на травах - всё это сдобренное рассказами об удачной охоте кота. Смех бабы Дуни. Я чувствую себя знакомым с этими стариками сто лет. Рассказываю им сегодняшний сон, в красках, деталях, не забываю упомянуть про кота.

  - Фантазёр! - резюмирует Минтеич.

  - А может ты в самогон чего подмешал, а Минтеич? - смеётся баба Дуня.

  И сон становиться совершенно не страшным, скорее чудным и смешным.

  Грустно, но пора ехать домой. Прощаюсь с бабой Дуней, буквально силой заставляю взять пакет с консервами. Она зовёт в гости, обещаю обязательно приехать, может не на этих, но уж на следующих выходных точно. Минтеичу дарю каремат.

  Вот уже я на том самом бугре, бросаю прощальный взгляд на пруд возле Новосреднего.

  - Выдыхай, выдыхай. Постоянный вздох не возможен, - просыпается внутренний философ.

  - Ты где был, когда сны две ночи подряд снились, а? Вылез, когда опасность миновала, - наезжаю на своё Альтер эго.

  - Я дорожная модификация, для снов не предназначен, - парирует он мой выпад.

  Снова степной ветер треплет волосы сквозь открытое окно. Уже видна серая полоска асфальта. И на повороте кто-то стоит и голосует. Сразу решаю для себя - подвезу.

  ***

  Даша ушла из дома ещё затемно. От страха тряслись колени, ноги не слушались, из-за этого шаги получались неуклюжими. Дважды она чуть не упала в доме, если бы это случилось, отец застал бы её с собранной сумкой - тогда он точно убил бы.

  Отважный, но уже старый пёс по кличке "Смелый" буркнул для проформы, но из будки не вылез.

  Предательски скрипела калитка, даром, что загодя смазанная смальцем. Из села ушла по-тёмному. Долго не могла успокоиться, сердце колотилось, в ушах шумело, будто она бежала. Один раз пришлось прятаться в лесополосе от встречной машины. Они ещё остановились недалеко, устроили между собой какие-то пьяные разборки. Хорошо без драки. Ей не нравилось смотреть, когда дерутся. Покричали, руками помахали, помирились и уехали, а она ещё долго не решалась выйти на дорогу. Наверное, час потеряла. Начинало светать, когда она продолжила путь. По началу решила идти по тропинке, ближе к лесополосе, чтобы быстро спрятаться. Но трава и ветки цеплялись за сумку, и без того тяжелую, и она вновь вышла на дорогу. Неудобная ручка сумки больно сдавливала руку. Приходилось останавливаться, давая пальцам отдых. Но всё это уже пустяки, она решилась - это было главное.

  Подружка Светка уже два года уговаривала ехать с ней. Сама она уехала несколько лет назад. Год не появлялась, а потом приехала. Привезла родителям большой телевизор, дивиди-проигрыватель, матери кучу подарков, сама разнаряженная. Всем наврала, что устроилась в банк, но ей рассказала правду.

  Дашка долго сопротивлялась, но Светка, наверное, была права.

  Нормальные мужики давно женаты. Остальные спились или спиваются. Работящих нет. Ей уже двадцать три, ещё пару лет и нестерпимо захочется детей. Выйти замуж за того же Серёгу? Так он тоже спивается, зарплату в колхозе платить перестали, он уволился. Сам придумать он ничего не смог, от безделья начал пить всё чаще. Славный будет муж, как у всех. По субботам синяки ставить, в воскресенье похмеляться… и все деньги в доме пропивать. Нет, права Светка, ждать принца бессмысленно. Подумаешь в один день несколько мужиков ублажить, зато денег заработаешь. Не сотрётся. Неделю назад после последнего приезда Светки она всё решила.

  За этими мыслями она уже подошла к трассе. Сейчас она протянет руку, сядет в попутку и там, в городе, её встретит Светка и другая жизнь.

  Джип она увидела, когда он только появился на бугре. Такой машины в округе она не знала. Если незнакомый, то можно будет начать работать прямо сейчас, если до города довезёт. Может ещё и денег даст. Так и решила. Когда машина с ней поравнялась, она оглянулась, ветер взмахнул её длинными светлыми волосами, закрывая её лицо, ручки сумки затрещали отрываясь. Слабая молния, не выдержав, разошлась и в пыль дороги высыпались вещи. От обиды Даша расплакалась.

  - Давайте я вам помогу, - услышала она приятный мужской голос.

  Откинув назад волосы, она посмотрела на мужчину заплаканными глазами. Порыв ветра прижал лёгкое платье, очерчивая её фигуру, распушил длинные русые волосы, позволив солнечным лучам заискриться в каждом.

  Павел замер, настолько было разительно сходство с его недавним сном. Опомнившись, он помог собирать лежащие в пыли вещи и случайно коснулся её руки. Она была теплой.