Начало. Полный текст - в прикрепленном файле

Вместо эпиграфа:

На перепутье дорог, поклоняясь снам,
По колено в грязи я строил храм.
Вгрызался в мерзлую землю, проклиная работу,
Плавил кольца и кресты на куполов позолоту.

Под черный свод потолков  по вертикали стен

Взлетал звук от ударов лбов и колен.
Горят червонным золотом его купола,
Звонят в черные дни его колокола.

Храм всех святых, храм всех богов

Среди голых ветвей, среди талых снегов

Вдали от всех деревень, городов и столиц,
Где хохот черных крыльев улетающих птиц.

Дверные петли скрипят, как зубы от злости,
А на его погосте собаки ищут кости,
А у его ворот всегда толпы нищих,
Где еще такой храм отыщешь?

И под окалиной солнца, под свинцом небес,
Как узнаешь ты, кто есть бог, а кто бес?
И что будет с тобой, когда уложишь ты
Последний камень надежды в храм своей мечты?

Храм всех огней, храм всех тревог,
Храм всех путей, храм всех дорог,
Храм чьего-то спаса на чьей-то крови,
Храм всея надежды, храм всея любви…

автор  стихотворения Eddie (Германия)

Глава первая. Возрождение

в которой рассказывается о подвиге отца Иннокентия, построившего на родине молитвенный дом и о причине его поджога

В захолустном городе Колчеданове Рудного района Ковыльной губернии на заре возрождения православия в девяностые годы (в начале реформ), когда сильные мира сего упали ниц перед богом, отрекаясь от коммунизма в пользу рыночной экономики, молодой священник отец Иннокентий открыл приход на улице, где прошли его детство и юность. Был построен скромный, но прочный молитвенный дом с деревянным крестом на крыше, чуть выше других построек; рядом чернели лачуги бедных. В них доживали свой век деды и старухи, «…приехавшие сюда с войны» на постоянное местожительство в сорок пятом, чтобы «поставить на ноги металлургический комбинат и обеспечить счастливое будущее детям и внукам». История этой окраины города пахла тленом: с каждого подворья тянуло плесенью - гнили заборы; накренились ветхие срубы домов и сараев. Не хрюкали свиньи, не мычали коровы - обесценились деньги… Не было мощи подняться на ноги вчерашнему металлургу, ныне пенсионеру, все его сбережения пропали прахом на склоне лет по воле правительства. Никудышный район не строился и по мере вымирания населения сносился. Засыпался коричневой пылью отходов цементного производства. «Когда последний крестьянин окраин урбанизируется или умрёт, тут будет свалка», - решили муниципалы. Однако новое городское жильё оказалось сказкой, и зерно православия упало на «…благодатную почву», поникший народ, вдруг, ожил, оправился и потянулся за правдой к богу…

Но молитвенный дом сожгли… Не коммунисты, не атеисты, не иудеи из синагоги – «…враги всего сущего во вселенной», и уж никак не потусторонние силы ада, ведомые дьяволом, этому бы и в голову не пришла такая глупость - опыт есть: в памяти много поджогов и смут, не даривших победы чёрту. Что же произошло?

Глава металлургического комбината был пройдоха и плут. Чтобы увековечить своё имя в памяти горожан делами божественными и избежать уголовной или иной ответственности за нецелевую растрату денежных средств, он торопился в политику – «…баллотировался во власть». Кредиторы нервно дышали в спину ускользающего директора: предприятие работало нерентабельно, долги росли, «…кризис усугублялся», когда в самой торжественной части города, у озера в парке, вырос архитектурный ансамбль – Петропавловский собор, и - началась избирательная кампания. Зазвонили колокола. Денно и нощно, меняясь, дьяки талдычили осанну Великому Спонсору, но прихожане не шли на благовест, зная, что не от чистого сердца Храм. Они по-прежнему несли свои беды в дом отца Иннокентия, за которым не ведали корысти и лжи…

Было две версии: «…ОГПН установлено, что причиной возникновения пожара могли быть поджог или неосторожное обращение с огнём. Анализируя первую версию, мы отметили, что на месте пожарища орудий и следов поджога не видно. Анализируя вторую версию, мы сделали вывод, что очаг пожара возник в молитвенном доме, открытом для всех прохожих. Возможно, что неустановленные дознанием лица, проникли в помещение дома и в результате неосторожного обращения с огнём при курении обронили горючие материалы, деревянный пол начал тлеть, а после ухода прохожих воспламенился, и молитвенный дом сгорел. Согласно диспозиции статьи 168 часть 1 УК РФ ущерб должен быть крупным, а значит, в действиях неизвестных лиц отсутствуют основания для возбуждения уголовного дела и, руководствуясь пунктом 2 части первой статей 144, 145 и 148 УПК РФ, оно закрыто», - пожарники подписали бумагу следователю, не выезжая на пепелище. 

Первый шаг к возрождению веры был сладок - околпаченные «гайдарами» люди почувствовали богоподобность и прожить без церковной службы уже не могли ни дня, ни минуты. Они потянулись на новое место и скоро, скрипя зубами, признали величие Храма Спонсора. Предвыборная кампания пройдохи прошла успешно, кресло в Госдуме занято, а на расправу кредиторам остались поручители и трудолюбивые рабочие-металлурги, принявшие на себя все тяготы процедуры банкротства.

Глава вторая. Освящение Храма

в которой рассказывается об иконе, не сгоревшей во время пожара, о публичном проклятии нового Храма митрополитом, и чем это закончилось

Разбирая пожарище, отец Иннокентий нашёл икону распятия Христа-Спасителя. Покрытая огнестойкими лаками времён развитого социализма она сопротивлялась стихии и не сгорела дотла. Самодеятельный художник Иван Чумак – творец иконы когда-то работал экономистом в отделе сбыта завода хромовых соединений и в гараже у него остался нетленный запас чудодейственных красок, их выдавали сотрудникам при увольнении в счёт задолженности по зарплате. Долго лежавшие впрок, они пригодились Ивану; выброшенный из отдела на пенсию человек горько запил и стал иконописцем. Душа создавала шедевры: на продажу, на злобу дня, - в миру стало модным грешить и каяться. Спрос на его художества был велик, и однажды кто-то из подвижников веры привёл к нему мастерскую отца Иннокентия с просьбой, чтобы тот оценил и освятил самобытное творчество. Священнику понравилось, - искорка божья служила людям, они подружились с художником. Икона распятия Христа-Спасителя была нарисована накануне пожара и Рождества на ошкуренной дощечке, добытой Иваном у магазина во время упаковки товара растяпами…

- Это моя лебединая песня, - угрюмо заметил художник и обратился к батюшке по нужде: - Дай на бутылку, Святой Отец!..

Напившись «палёной» водки, он умер в заснеженном арыке у нового Храма…

Огонь покоробил икону. Краски от жара вспучились, тягучие капли вишнёвой жидкости покрыли тело Христа-Спасителя липкой коростой, икона стала рельефной. Отец Иннокентий в недоумении потрогал у распятия живот, где художественная опухоль надулась выше всего и испугался - икона дышала.

Священник перекрестился; где-то под мышками оторвались и помчались по коже холодные капли пота; боли Христа-спасителя пронзили током всё существо - озноб и судороги передёрнули батюшку с ног и до головы.

– Обновилась икона!..

По дороге в баню, куда он перебрался после пожара на жительство, отец Иннокентий оправился от растерянности и вспомнил, что надо делать, когда живое тело получает ожоги. Чтобы облегчить муки Спасителю, он припорошил икону снегом и, словно на вату, поверху положил осколок прозрачного льда из ведра, простоявшего в тамбуре целый день; хотел вызвать «Скорую» да испугался:

- Сочтут за безумца; не поверят антихристы правде господней и отвернутся от церкви, как от калеки, просящего милостыню на хлеб, люди поклоняются сильным, а ты, о боже, распух… Я подлечу тебя и отмою… окрепну сам и построю летом храм не хуже, чем у директора комбината… Негоже людям видеть твои страдания дважды…

Ночью икона лежала на столике в сенцах, укрытая снегом, а утром случилась оттепель, какой-то циклон на время примчался с моря, снег частично растаял, рыжая водица помчалась по скатерти на пол и подпол. Отец Иннокентий поспешно подставил эмалированное ведро, потрогал икону и, убедившись, что та ещё по-прежнему дышит, поспешил в аптеку купить барсучий жир - хорошее снадобье ото всех болячек…

- Для человека его не хватит, – задумался он, разглядывая махонькую бутылочку, - но для иконы вполне…

В сенях пахло бражкой. Священник подумал, что в бане гости, кто-то из прежних его прихожан вернулся из нового храма пьяный, чтобы излить ему душу по поводу «…гадкого мироустройства» и продолжает греховничать «…в опочивальне» (до пожара такое случалось даже у алтаря), но немногая утварь покоилась на местах, и чьего-либо присутствия в доме не было. В моечной пахло лесом. Батюшка разделся, засучил рукава, вымыл по локоть руки хозяйственным мылом, чтобы не занести инфекцию в тело иконы, откупорил баночку с жиром, и вернулся в предбанник – лечить. Сладкий запах усилился. И вдруг!.. Он обнаружил, что эмалированное ведро почти до верхов наполнено алой жидкостью, источающей аромат битых ягод.

- Вино, - удивился хозяин. – Неужели из тела?

В сомнении он откинул целлофановую накидку, под которой лежала икона, и обомлел: весь снег растаял, огромная мясистая ссадина парила от головы и до ног, отовсюду из тела иконы сочилась кровь. Короста отпала и таяла в лужице, сочная, словно мякиш поджарого хлеба.

- Какое сегодня число? – священник задумался. – Я от горя совсем ослеп и забыл, что поп не должен расслабляться ни на минуту, о боге я помню, а вот о службе?.. Надо пойти на пожарище и найти обгоревший крест, починить его и поставить у входа вместе с ящиком для пожертвований на строительство нового храма.

Он взял в руки банный ковшик и, боясь неосторожно пролить хотя бы каплю чудесной влаги, зачерпнул им вина и выпил, перекрестившись: «Ух-хх!..», вафельным полотенцем нежно протёр икону, намазал её больные места толстым слоем барсучьего жира, осторожно лаская пальцами каждую клетку разбитого тела. Икона была горячей, словно ребёнок.

- В тепло бы… Да-да!... В тепло… Покуда не потянется свежей кожицей или не задеревенеет обратно… Я невнимательный попик…

В моечной он присыпал её стрептоцидом. Икона перестала пульсировать и успокоилась, кровотечение ослабло. Только из рук, пробитых гвоздями, сочились тягучие капли патоки. Мелкая мошкара, вредная (невесть откуда она зимой) проснулась и стала кружить над раной, желая причастья. Отец Иннокентий задумался. Были бы гвозди реальны, он бы их вытащил пассатижами или клещами из кожи вон и спас бы Христа-Спасителя от еретических насекомых, но гвозди составляли единое целое композиции художника и …библейской легенды. Недовольно воркуя, священник скрутил из марли толстый тампон, накрыл им ладони распятой жертвы. Потом укутал икону пуховым платком, баюкая, положил на верхнюю полку в моечной, рассудив, что самое теплое место там. Вернувшись в предбанник, подкинул в печурку дров, выпил ещё полковшика крови и уснул за столом как праведник…

На Крещение в город приехал митрополит Ковыльный и Рудный Ираклий. Узнав о причине пожара, он отказался освятить новый Храм и предал анафеме «спонсора».

- Не сурово ли, Ваше Высокопреосвященство? – испугано спросил у него настоятель храма протоиерей Серафим. – Вы не боитесь давления власти?

Своё проклятие митрополит обосновал тем, что «…церковь автокефальная», она независима от государства и слуга сатаны будет повержен в ад и проклят, какую бы он должность не занимал. Недоумённо, но одобрительно встретил народ решение митрополита.

После купания в проруби Великий Спонсор натягивал на липкое тело бельё; на лацкане пиджака алел депутатский значок. Словно рога, торчали в разные стороны клочья застывших волос. Люди ждали, что он взорвётся, как бывало на производстве при виде уснувших рабочих, и это страшило грешных. Никто не перечил директору. Ни в городе, ни «на кухне», ни на банкете не было человека смелее и решительнее, чем он. Отец Серафим не знал за кем ему прятаться, стояла тревожная тишина: «остыли» колокола, молчали певчие, вылизывая пересохшие губы. Только трамваи скрипели на повороте у храма и, удаляясь в суету запорошенных улиц, стучали по рельсам да перезванивались, словно сплетники, обсуждающие произошедший конфуз. Едва только свита митрополита уехала восвояси за ними вслед, протоиерей Серафим оправился от растерянности и закончил службу словами, что: «…все уложится и образумится, гордыня - лишь мутная пелена. Бог велик, и исцелит ослепшего, вернёт на дорогу веры».

- Конечно, вернёт!

Ледяная вода удержала от гнева бесноватую душу «спонсора», сварливый директор чинно поцеловал серебряный крест настоятеля и божественно поклялся:

- На масленицу сей Храм освятят! Я обещаю…

Через месяц его преосвященство вернулся и снял проклятие… Били колокола, стенали певчие – Крестный ход состоялся!..