Клер задумчиво уставилась в окно, не замечая запаха подгоревшего хлеба. За крахмальными занавесками просыпался от зимы сад, редкие травинки стрелками пронзали грязно-белые кочки снега, вороны со знанием дела прохаживались взад-вперед по забору... Клер открыла створку окна, выглянула... Справа над голыми верхушками деревьев летели вверх лопасти ветрянной мельницы. Беспокоиться не о чем... Все ладно и складно... Так, да не так...  

— Клер, ну что же ты!  — Эдгар бросился к печи спасать хлеб, женщина рассеянно оглянулась.

Снова она за свое, подумал Эдгар. Вздохнул, обнял жену, погладил по голове.

— Иди, погуляй, я сам управлюсь...

Клер оделась, вышла за порог. Потопталась немного в саду, побрела через поле к мельнице, и сама не заметила, как оказалась в лесу. Клер распрямилась, дышать стало легче.  Здесь она в безопасности — от досужих сплетников, от косых взглядов. Здесь ее донимает только один обвиняющий голос, ее собственный... Ну что же делать, не рождаются у нее дети, не может она... 

Из леса Клер обычно возвращалась раскрасневшаяся от долгой ходьбы и повеселевшая. Прогулки ее походили одна на другую — по извилистой тропке сквозь березовую рощу, через полянку с одиноким пнем посередине, а дальше — вниз к жабьему болоту, и по выгнутой спине моста прямиком к заброшенному дому лесника.

И вот запыхавшаяся Клер уже видела ладную избушку, чудом уместившуюся на островке твердой земли среди трясины и камышей. Ойкнула, на секунду застыла. Кажется, сегодня она здесь не одна. В проеме двери, которая теперь выглядела не такой уж старой и почерневшей, стояла светловолосая незнакомка, пронзительный взгляд зеленых глаз обращен на Клер.

— Не там ищешь, дорогая! — вскользь бросила женщина, и вошла в дом.

Клер пошла следом. Нехотя, но послушно. Будто бежала она по болотным кочкам — замешкаешься, оступишься, и гибели не миновать.

В доме печка дышала теплом, глиняный кувшин на столе попыхивал душистыми травами, белоснежная кошка вилась у ног незнакомки, выпрашивая ласку. Светловолосая  указала Клер на лавку, и та присела, ожидая, сама не знала чего.

— В лесу дети не водятся, зачем сюда пришла?

Слова застряли у Клер в горле, дыхание сбилось, а странная женщина не спускала с нее глаз, читая по растерянному лицу гостьи все, что хотела знать.

— Впрочем, можешь не отвечать. И так вижу... Сама не знаешь, что тобой движет. И как же ты только попала ко мне, Иссирии, знающей и власть дающей? — на последних словах Иссирия повысила голос, и вплотную подошла к Клер, угрожающе нависая над ней.  

— Я хожу по этой тропинке уже много лет, но никогда не встречала тебя, Иссирия, знающая и власть дающая, — наконец вымолвила молодая женщина. Все внутри у нее дрожало,  голос ломался и рвался, как ни старалась Клер придать ему уверенности. — А сегодня не спалось, да и домашняя работа валилась из рук, вот и пришла сюда раньше обычного...

Иссирия резко отвернулась, загремела склянками, выбрала из них самую темную и от души плеснула туда золотистого отвара из кувшина. Клер чуть не задохнулась – приятный аромат обернулся удушливым приторным запахом. Она попыталась вырваться, убежать,  но Иссирия крепко держала свою добычу. Капля за каплей она вливала в рот Клер вязкую жидкость — и та слабела, оседала на скамью, сознание заволакивало туманом, и сквозь его паутинный кокон пробивался только тихий голос Иссирии:

— Клер, жена Эдгара, ты сейчас спишь и не спишь, а когда очнешься, все забудешь, ибо помнить тебе это не надобно. Пусть и твоя жизнь наполнится радостью исполненных желаний…

 Иссирия замолчала, о чем-то задумалась, и горькая улыбка мимолетной тенью пробежала по тонким резко очерченным губам.

— Я тебе помогу, помогу, — продолжала  она, — но и отдать ты должна будешь немало. Они, могущественные и власть отнимающие, привели тебя сюда, но лучше бы ты пришла сама — плата за их милость велика, и не каждому она под силу... Слушай, душа, и  отвечай, а ум — молчи, да спи!

Одурманенная Клер послушно кивнула, Иссирия вздохнула, и устало опустилась рядом с ней на скамью...

Домой Клер вернулась отдохнувшая и довольная; только смутное воспоминание вилось вокруг головы назойливым насекомым. Помнила, что заснула в заброшенном доме, что с кем-то говорила, а дальше... Она натыкалась на непроницаемую стену, и чем сильнее стучала по ней кулачками, тем громче становилось это противное жужжание в ушах. В конце-концов, Клер сдалась – она подумает об этом потом, сегодня такой замечательный  день...

***       

Оставаясь незамеченным, Эдгар наблюдал за своей женой.

Клер сидела в саду перед домом с шитьем в руках, покачивая две берестяные колыбельки. В них потешно причмокивали и терли кулачками глазки Мартин и Марта, их долгожданные дети. Время от времени она заботливо наклонялась то к одной, то к другой колыбельке, шептала что-то ласковое, поправляла одеяльце.

Эдгар затаил дыхание — пусть все останется как есть, только бы не разрушить, не испортить. Эдгар покачал головой... И откуда только взялось это беспокойство... Потребность попрощаться, оплакать утрату... Клер наслаждалась материнством — а он прятался по углам, чтобы не выдать себя неосторожным словом, взглядом.

***

С рождением детей Клер совсем позабыла о лесных прогулках. Что ей там было искать? Новые заботы закружили ее в свой хоровод...

Дети росли здоровыми и жизнерадостными. Они любили вместе играть и не раздумывая становились на  защиту друг друга.  Глаза темными угольками упрямо поблескивали из-под короткой рыжей челки — Марта отказывалась есть кашу и дулась на Клер, желая немедленного освобождения  пронившегося Мартина из чулана.   

Оказавшись вдвоем, они тут же увлекались очередной затеей. Клер беспокойно выглядывала в окно – что еще придумали, сорванцы... Дети убегали на мельницу потрошить старую Мартыну куклу, хлюпали по весенним лужам, запуская первые кораблики, переодевались в одежду друг друга – так что даже Клер и Эдгар частенько их путали между собой.  

Брат и сестра поссорились, когда им было шесть. Всего лишь детская ссора, пустячный повод... Подумаешь... Марте захотелось погулять, а Мартин наотрез отказался выходить из дома...

Девочка приоткрыла большую двустворчатую дверь, и яркая полоска света жестким прямоугольником вырезала ее фигурку из тени. Она собралась было выйти, но так и не сделала первого шага... Прислушалась – тихо... А где Мартин? Марта в недоумении обернулась. Брат и не думал идти за ней. Он стоял в тени коридора, просто стоял и смотрел на свои ботинки. Марте вдруг стало страшно, живот свел спазм. Сесть и ждать, пока Мартин станет прежним? Нет... он не станет...

 — Я не пойду гулять! — изо всех сил крикнул Мартин, Марта зажала уши руками.

Девочка разрыдалась, схватила его за руку:

— Марти, пойдем со мной, нам будет интересно, только пойдем со мной. Там есть тропинка, я покажу тебе! Марти, ты меня слышишь???

Мартин слышал, но теперь упрямо молчал. Он не пойдет гулять и все тут. И пусть Марта отвяжется от него.

Девочка еще долго уговаривала брата, но все зря. Из подвижного радостного мальчика Мартин вмиг превратился в неуклюжее изваяние. Марте казалось, что тот, прежний Мартин, застыл на полдороге к двери, а новый, злой двойник, неумело скопировал движение, и влез в тело брата.

Марта не стала жаловаться Клер – пусть мама не расстраивается... пока...  С тяжелым вздохом она поднялась, вышла за дверь. Натянутая струна со звоном лопнула... пустота... Марта бросилась обратно к двери, но так и не открыла ее, не позвала его еще раз. Мартин изменился. Это больше не ее брат... И как страшно он смотрит теперь... 

***

Из заднего двора через старую замшелую дверь Марта легко выбралась на дорожку, змеей вившуюся через поля к лесу. Ветер выдувал из головы мысли про Мартина, и Марта спешила к кромке деревьев – быстрее, под их защиту.

Лес показался ей тогда спасением, хотя тут было впору испугаться и взрослому человеку. Ветви вековых деревьев нависали над путником с неприветливым любопытством; свободная и протоптанная во времена прогулок Клер тропинка терялась в переплетении свившихся кустов; неизвестные птицы ухали надрывными голосами.

Но девочка спокойно пробиралась сквозь заросли, с интересом осматриваясь вокруг.  И лес сдался, открыл свои секреты — может, уступил Мартыной храбрости, а, может, ему надоело быть злым и страшным. Тропа перестала прятаться и повела Марту прямиком к заброшенному дому на болоте. Неподвластная времени Иссирия поджидала ее на пороге.

***

Марта все чаще бегала в лес, а Мартин медленно, но необратимо менялся. Отлучки девочки остались незамеченными, все внимание Эдгара и Клер обратилось на Мартина, с которым и впрямь творилось что-то неладное.

Дети отдалялись друг от друга, совместные игры закончились – в доме поселилась неприятная тишина. Мартин словно посерел изнутри, тело сжалось и почти перестало развиваться, одно плечо неуклюже торчало вверх, волосы стали совсем рыжими, огненными,  глаза смотрели пересохшими колодцами.

Клер и Эдгар объездили всех докторов в округе, но те только разводили руками. Да,  выглядит странно, но вполне здоров, нам бы его сердце... Одни поездки в поисках исцеления сменялись другими, надежды родителей разбивались о время, а Мартин превращался в нелюдимое скрюченное существо. У мальчика начал расти горб, жесткие и непослушные волосы свалялись в неопрятную копну, которую Мартин не давал ни стричь, ни расчесывать.

— Как же ему помочь? — заламывала руки Клер.

Эдгар молча подолгу держал ее в объятиях. Он понимал, что Мартин прежним не станет. Вот только, как это объяснить жене, не знал. Горько, больно. Но пусть его предчувствия на этом и закончатся. Они вместе, подрастает умница-дочь...

А у Марты началась новая лесная жизнь. Она повадилась ходить чуть ли не каждый день в гости к Иссирии, они подружились, и та стала обучать девочку своему искусству знающей и власть дающей. 

***

Марта зачарованно смотрела, как Иссирия чудодействует над целебными отварами. На полках аккуратными рядами стояли бесчисленные склянки, кувшины, горшочки. Душица бессоная, волчий глаз, листник перебежный, крестовик отчаянный, корень живород...  Чтоб не сомкнуть глаз неделями, чтоб заворожить волков-людоедов, чтоб долго бегать, чтоб не бояться... От всего находилось средство у Иссирии. 

—  Мы знаем, как вернуть жизнь тому, что умирает, —  говорила Иссирия девочке, —   Мы даем власть жить снова. Поэтому и величают нас знающие и власть дающие. Но есть еще могущественные и власть отбирающие. Бойся их, пока не узнаешь все, что знаю я. Они забирают себе жизни раньше положенного срока...

Девочка старательно запоминала каждое слово – она вырастет и станет такой же искусной как сама Иссирия, а, может, и лучше... Нет, обязательно лучше... Ведь Иссирия не могла самого важного – вылечить ее брата. Марта просила, плакала, бросалась в ноги, но всякий раз холодное "нет” камнем летело в девочку. Марта вздыхала и с новым рвением бралась за учебу – ну что ж, тогда она сама должна помочь Мартину.

***     

В то время как Клер надеялась на волшебство, а Марта овладевала его секретами,  Мартина съедала ненависть к себе и ко всему миру. Воспоминания о беспечных играх с сестрой бродили по его памяти бестелесным призраком, зато там прочно обосновался вечно беспокойный взгляд Клер, вереницы озадаченных лекарей, беспомощность и ощущение собственного уродства, стыд и жгучая ненависть к этому миру, породившему такое недоразумение, как он. А еще в нем поселился злобный каркающий голос. Голос ругался, кричал, пугал Мартина. Но иногда случались благословенные дни, ненависть утихала, и эти дни наступали исключительно стараниями Марты. Она подолгу просиживала рядом, держа его за скрюченные неизвестным недугом пальцы,  рассказывала об их детских проказах, вспоминала каким он был, как  выглядел.

— Помнишь, Марти... — начинала девочка разговор,  и Мартин успокаивался, голос внутри недовольно затихал и убирался прочь. 

Эх, если бы так было всегда... Ведь стоило Марте отнять свою руку, как ненависть возвращалась с новой силой, голос глумился, издевался, дразнил уродца. Тогда Мартин убегал на мельницу и бродил там по старым ржавым лестницам — истошно вопил, звал кого-то. Его жуткие крики эхом разносились по округе — все спешно прятались по домам, наглухо закрывали двери,  и только бездомные собаки иногда подхватывали заунывную мелодию...

***

Мало-помалу домашние смирились с уродством мальчика и оставили попытки вернуть прежнего Мартина.  Даже у Марты опустились руки  — прошло так много времени с тех пор... Несчастье не сломило Эдгара и Клер — они только сблизились, черпая силы в тепле друг друга. И... они постарались забыть, что Мартин их сын — тогда боль утихала и не было так страшно.

Жизнь шла своим чередом. Жаркое лето, пропитанное потом бесконечной работы, сменялось вальяжной довольной осенью, только отгорели костры праздника урожая, а на носу уже середина зимы, и кажется, снег никогда не растает... Но он тает, весна хлюпает промокшими ботиками на Мартыных ногах, солнцу не спится по утрам...

Воскресный день — Марта бегает босиком по дощатому полу, суетится, примеряет платья... Сегодня родители возьмут ее в город! Ох, как здорово! Мама сказала – будут карусели, ярмарка! Девочка заплясала по комнате в одном чулке. Внезапно остановилась, уголки губ опустились – Марти же не поедет.  Сколько Марта не упрашивала, родители  оставались непреклонны.

— Нет, и все! — отрезал Эдгар.

— Мы просто не уследим за ним... — оправдывалась Клер.

Мартин стоял в сторонке и внимательно слушал их споры.  Он не все понял, но ухватил самую суть — его красивые родители ненавидят его, стыдятся, боятся, что опозорит. А он мог бы остаться в повозке...  ему хватило бы и щелочки, чтобы посмотреть на праздник... Но его не взяли... Голос внутри клекотал гневом — это они виноваты, ОНИ! Бегут от него, как от чумного... Ненависть и горечь полыхнули ярким пламенем. И Мартин убрался подальше, унося в голове негодующий голос —  он не хотел никого видеть, он не желал фальшивой жалости.

***

Рискуя свалиться на дорогу, Марта то и дело высовывалась из повозки, дергала Клер за руку, боясь, что мама проглядит какой-то замечательный куст или пень. Эдгар сидел на козлах, добродушно улыбался – теперь, когда Мартина не было рядом, дышалось намного легче, да и Марта как развеселилась...   

Город встретил девочку настоящим праздником. Да на это можно смотреть всю жизнь и не насмотреться – охала Марта и бежала дальше. Шпагоглотатели, канатоходцы, бородатые женщины, попугаи-предсказатели, скоморохи — все вызывало у Марты восхищение. Эдгар и Клер счастливо переглядывались за спиной у дочери – им казалось, что вернулись былые добрые времена. "Пусть и твоя жизнь наполнится радостью исполненных желаний…” — колокольчики в голове Клер вдруг завели бесконечную песню, и чем больше ее женщина слушала, тем холоднее ей становилось. Может, виной всему был вечерний ветер?  

Подъехали к дому они уже затемно — уставшие от впечатлений и довольные, с ворохом подарков и обновок. Даже Мартину купили замшевый сюртучок с золотистыми пуговицами – и  девочка сразу же побежала звать брата на примерку. Угрюмый, странно притихший он стоял поодаль от повозки, и явно не желал ни с кем общаться. Но Марту подпустил и даже дал одеть на себя сюртук. Все ахнули – обновка и впрямь пришлась к лицу Мартину, а тот стоял наряженной куклой, неловко переминаясь с ноги на ногу...

***

Родители и Марта уже спали в своих комнатах, но Мартину было не до сна. Каркающий голос науськивал его, будил обиду, ненависть. Злость лавой закипала в нем и не находила выхода наружу. Мартин хотел было закричать, но не смог — получилось лишь жалкое шипение. Это еще больше взбесило уродца. Не помня себя, он заметался по дому, и остановился только когда совсем обессилел... А к утру вернулся голос. Голос больше не злился, не кричал — он давал указания, страшные указания, которые Мартин вначале отказывался выполнять. Но голос настаивал, и Мартин ему поверил — а кому ему было верить? Где взять силы бороться дальше?

Ненависть, любовь к Эдгару и Клер спутались в один клубок. Мартин исподтишка любовался своими родителями, и так же исподтишка их ненавидел. Он никогда не станет таким... Никто не обнимет его, не приласкает. Горбатая спина вздрогнула, Мартин скривился от омерзения к самому себе. Надо уничтожить... И страдания прекратятся...  Он решился.

Неведомая доселе уродцу сила и уверенность залила все тело. Он не шел – летел, нет преград, Мартин всемогущ! Он дико расхохотался... Вот их спальня... Ему нечего бояться, хуже не будет... Он вошел в открытую дверь.  Родители мирно спали – лежали  обнявшись, дышали в такт, будто один человек. 

Мартина вновь больно кольнуло знакомое чувство любви-ненависти, и теперь мальчик нашел ему выход. Он подходил все ближе и ближе к кровати, слышал звук их дыхания, чувствовать их запах, с интересом смотрел на очертания обнаженного тела Клер под тонкими покрывалами. А сила толкала его все ближе. Мартин склонился над спящей парой, и безумная улыбка заиграла на перекошенном лице. Как сильно он их любит... они должны это знать... Но кто поймет полоумного уродца... чудовище, неспособное ни внятно говорить, ни писать, ни даже заботиться о себе. Что он мог сделать? Только одно.

— Мартин! Нет!

Кажется, кричала Марта. Но останавливаться он не собирался. Мартин навис над родителями, как безумная хищная птица над своей добычей.

*** 

Ватные ноги подкосились, Марта оседала на холодный пол. Она не будет на это смотреть, она не сможет... Пусть она потеряет сознание... Но спасительное беспамятство не приходило. И Марта смотрела. Мартин наклонялся над спящей парой все ниже и ниже,  и вот он уже обхватил их мертвой хваткой. Жилы на шее вздулись... Сдавленный хрип вырвался из груди Эдгара. Мартин плакал, но не разжимал тисков объятий, он любил как мог.

— Иссирия, помоги мне! Иссирия... — шептала бедная Марта, но знающая и власть дающая не спешила откликаться на ее призыв.

Мартин еще долго лежал в кровати, нежно обнимая два изуродованных тела. Голос оставил его, но легче не стало... Он что-то невнятно бормотал, иногда всхлипывал, кричал, хохотал.

Потеряв сознание на пороге спальни, Марта пришла в себя не сразу. А когда очнулась, увидела подле себя Иссирию, подносящую к ее губам склянку с отваром. За окном квакали лягушки, свежий ветер гулял по дому. Воспоминания черной волной накатили на девочку, она застонала. Иссирия положила ей руку на голову:

 — Теперь ты останешься со мной... Так должно было быть... А пока спи…

И Марта вправду заснула спокойным безмятежным сном.

***

Мартина казнили на городской площади.

Тела Клер и Эдгара обнаружили только через несколько дней. Мартин сам открыл двери и позвал соседей. Те уже было снарядили отряд на поимку убийцы, но Мартин сознался во всем. Сперва его заикающуюся речь не поняли, потом не поверили, но мальчик настаивал. Казалось, Мартин не боялся наказания, а даже ждал его.

Его повесили и тело протащили по всему городу в назидание другим.

Про Марту забыли, да и она сама исчезла с глаз долой. Жизнь в домике на болоте была спокойной и размеренной, Иссирия поставила ее на ноги и продолжила учить своей премудрости. Боль потери постепенно отпускала Марту, она стала забывать прежние беды.  Но в день казни Мартина девочка решилась выбраться из леса...

Толпа на площади улюлюкала и кричала оскорбления в адрес мерзкого убийцы, а Марта смотрела на брата и не узнавала его. Никто не заметил, но она увидела – Мартин  изменился. Лицо подобрело, спина выровнялась, вечно спутанные волосы разгладились, послушно легли на плечи.

— Здравствуй, Марти — прошептала Марта, — и прощай...

***

— Не было детей, так бы и жили! — качала головой соседка справа.

— Ох, без колдовства не обошлось... — авторитетно заявляла соседка слева.

Дом Клер и Эдгара превратился в  заброшенный сарай, на мельнице догнивало зерно, которое не успели растащить птицы. Проклятые земли – так называли то место в округе, даже бродяги и нищие обходили его десятой дорогой. О пропаже Марты так и не вспомнили, и искать не стали.

***

Когда Марта вернулась в лес после казни, она не нашла ни Иссирию, ни ее пристанища. Зато на выгнутом мостике ее ждал кувшин — пар вился над узким горлышком.  Марта принюхалась – нет, запах был незнаком... Девочка вздохнула и выпила кувшин до дна. Не успела Марта опуститься на доски моста, как тут же провалилась в глубокий сон. Сон был густым и терпким на вкус, почти как отвар Иссирии.

Марта сидела в большом пустом доме рядом с Иссирией, а напротив них — Мартин и странные люди без лиц. "Могущественные и власть отбирающие” — шепчет ей Иссирия на ухо, но Марта и без того знает, кто это. Мартин прежний — статный и красивый, но от его вида девочке почему-то становится не по себе.

— Наш уговор выполнен! — Иссирия наконец нарушает тишину.

Люди без лиц отвечают блеклым голосом:

— Отдай нам мальчика, ведьма, и девчонка — твоя! 

 — Двух жизней мало? Зачем вам еще третья?

— Клер сама согласилась на такую смерть, ты же помнишь... И Эдгар тоже... дал согласие во сне. А Мартин был наш! Только нашшшшшш!— последний звук отозвался настоящим змеиным шипением.

— Мартин, скажи что-нибудь! Они же тебя уничтожат! — закричала Марта, будто позабыв, что Мартин уже мертв.

Мартин недоуменно смотрит на девочку:

— Кто ты? — слова ледышками падают с онемевших губ.

— Марти, это же я, Марта — девочка срывается с места, берет брата за руку, — А помнишь...

Он не помнит, он не хочет помнить. И зовут его совсем по-другому. Он всегда жил здесь, с этими людьми без лиц, иногда его выпускали погулять, но он сразу просился домой, ему было тесно и неуютно там, под солнцем. Он делал то, что просили, и спешил вернуться... А потом все забывал... Но эта девочка... Откуда он ее знает... Что с ним такое... Ее рука...  Кораблики в луже... Такие большие лопасти мельницы и он такой маленький... Боль волной прошла по телу... Как же он мог забыть...  Она открывает чулан – свобода!  И тогда он не хотел идти в лес... первый раз за все время не хотел возвращаться сюда, но Марта не осталась с ним... А потом он сделал что-то ужасное, он просто не понял... Он не знал... Предательские слезы падают прямо в ладошки Марты... Она не злится, она его любит...

— Марта... ты вернулась? —  растерянный прежний Мартин.

— Мы сделали, все, что могли... — голос Иссирии, немного уставший, но не разочарованный. — По законам неписанным, но священным, они теперь не принадлежат ни вам, ни мне.

Пауза. Бесстрастный голос людей без лиц эхом разносится по пустому дому:

— Ну что ж, верните их к жизни... И Эдгара с Клер тоже – они  уж точно нам ни к чему теперь.  

— В служители власти не годятся — ни дать, ни взять не смогут. А жаль. Если бы девочка не сорвалась, у нее бы неплохо вышло, — Иссирия  рассуждала вслух, — однако, есть ли у нас другие желающие "отдать все, только чтобы…”

— О да, список довольно длинный. И на вашу долгую жизнь хватит... — и люди без лиц тоже, казалось, ушли в глубокие раздумья.

 ***

Марта очнулась ото сна, когда солнце уже высоко стояло в небе. Ой, только бы дома не хватились! Девочка неловко поднялась – затекшие ноги плохо слушались, попыталась расправить смятое платье — мама будет недовольна, конечно,  но она что-то придумает...  Марта возвращалась по лесной тропке, настроение было замечательное, хоть немного гудела голова и на щеках остались влажные следы — слезы или роса? Пусть будет роса...

Навстречу ей бежал Мартин, щеки раскраснелись, разметалась рыжая челка:

— Я пойду с тобой, пойду! Только не бросай меня!

Сердце Марты подпрыгнуло, она обняла брата, закружила его посреди поля. Конечно же, она не оставит его, никогда!

— Обещай, Марти, Эдгару и Клер ни слова! За этими малышами не углядишь... А маме и папе я про тропинку сама расскажу...