Если очень долго смотреть, не отрываясь,  на что-либо, то увидишь совсем не то, что казалось вначале - Ника это знала. Вот и сейчас, пока автобус то с невероятным трудом двигался по бугристой дороге, то летел по накатанному льду так легко и быстро, что дух захватывало, девушка смотрела сквозь разрисованное морозом стекло. В этот раз иней отчего-то поскупился на яркие сюжеты: ни прекрасных цветов, ни грациозных невиданных созданий не изобразил. Но Ника всё равно смотрела, не отводя взор, и постепенно, как бы вознаграждая за терпение, из простых разводов  возникала странная картина: топкая, нехоженая земля, крохотное, округлое озерцо-болото в окружении стены непроходимых деревьев – всё это было накрыто куполом небес. И прямые, и скошенные линии от точек-облаков до земли, из неба пронзая гладь озера, проникая в глубину. 

- Небесные мечи, - подумалось Нике, - а может – мосты…

Но тут взгляд соскользнул, и всё исчезло. Снова – холодное, побелевшее стекло. 

      На остановке прыгала замёрзшая девушка, притоптывая  тонкими ножками в ярко-малиновых колготках и смешных сапогах, пряча лицо в опушку воротника. С радостью на лице девушка запрыгнула в автобус и села напротив Ники. Последняя невольно улыбнулась: было в этой девушке что-то забавное и одновременно очень трогательное, щемящее душу впечатлительному человеку.  Эта странная трогательность была во всём: и в том, как девчонка потирала ладошки, и как, наморщив от усердия нос, искала в кошельке оплату за проезд, и как откидывала назад «хвост» дурацкой шапки, серой с жёлтыми ёлками.   

- Смешная, - фыркнула про себя Ника, - и мне кажется: хорошая она, эта девушка…. Интересно, о чём она думает?

Лично у неё, у Ники, когда она ехала в автобусе (а впрочем, и когда бежала в магазин, и когда готовила обед) в голове крутились всё время разные мысли, иногда в духе сюрреализма, отчего-то.   А вот о чём думают другие? Хотя бы эта девушка, у которой такие нежные, как будто чуть влажные от слёз, светло-серые глаза, подведенные нелепыми чёрными стрелками. 

- Хочешь знать? - тихий шёпот… нет, не шёпот, скорее сплетение звуков, вытекающее из общей бытовой какофонии: шума двигателей, говора людей, звона телефонов.      

Ника вздрогнула и резко выпрямилась, оглянулась: всё как обычно.

- Совсем с ума сошла, - констатировала она в уме, чуть-чуть, пожалуй, усмехаясь и почему-то совсем немножко сожалея.

Прищурившись, она обвела взглядом салон автобуса и отвернулась к окну.

На морозном стекле среди узоров туманно и чётко одновременно вырисовывалось лицо, узкое с тонким носом, изогнутыми губами, чуть кривившимися в усмешке, и раскосыми глазами. Правый глаз подмигнул Нике:

- Чёрт! Привидится же такое, - прошептала она.

- Испугалась? Страх – это естественное состояние нашей души, он нужен нам…

- Зачем? – мысленно спросила Ника.

- Только наши чувства позволяют осознать, что мы живёт, пусть даже и в субъективном мире, но мы есть…

Ника молчала.

- Я коснулся твоего мира. Что ты чувствуешь?

- Моего мира?

- Конечно. У каждого свой мир. Ведь твой мир и мир вон той милой женщины – это совсем не одно и то же. Она не видит того, что видишь ты, а ты не слышишь того, что слышит она. Вы даже не соприкасаетесь, движетесь по разным траекториям…

- Это моя мысль, я думала об этом вчера - машинально возмутилась Ника.

- Конечно, - не спорил голос, - моё знание и твоё знание – это разное знание, мои мысли и твои мысли только соприкоснулись в данном суждении. Так что ты чувствуешь?

- Страх, - медленно начала Ника, - радость, жажду познать… восторг… безумное чувство счастья!!!

- Тише, девочка, - Нике показалось, что голос засмеялся, - не так быстро. Я вижу твои чувства и эмоции, они меня ослепляют и греют, как солнце. Это приятно, хорошо… Так что ты хотела, соприкоснуться с миром других? Я подарю тебе возможность… Один день счастья… или безумия, не знаю… Но ты будешь слышать её мысли, - он говорил о той смешной девчонке. – Надеюсь, ты справишься, всё-таки знания – это такая ценная вещь, что и оплата подчас высокая.

Лучик солнца скользнул по стеклу, блеснул переливом в уголке странных губ, и лицо слилось с разводами, будто его и не было. 

      В голову ворвался хаотичный и яркий вихрь воспоминаний, мыслей, чувств – Ника  непроизвольно сжала виски. Взяв себя в руки, девушка всё же сумела разграничить океан своих и чужих мыслей.

- Юлька, - выхватила Ника из потока, - её зовут Юля.

Это было так странно и притягательно: словно слышишь в голове голос, чужой голос, звенящий, несомненно, выше, чем её собственный чуть хрипловатый и достаточно низкий для девушки. 

Ника нервно сжала сумку, вцепившись пальцами в кожаные ручки и, затаив дыхание,  слушала Юлькины мысли:

- Дура! Какая же я – дура! Какого чёрта я вообще за ним бежала, умоляла, просила, всё равно – ушёл, - резкий вздох. – Зато теперь весь технарь знает, что я за ним бегала, какой позор!!! Ну, ещё и Наташка, змеюка! сказала, что это и раньше все видели, но моя последняя выходка окончательно всех убедила.  

- Влюблена..., обижена…, бедная, - подумалось Нике.

Это было удивительно: чувствовать то, что чувствует другой человек, правда эмоции какие-то немного приглушенные, словно разноцветные лучи проходят через матовое, рифленое стекло. Это особое чувство влюблённости: тонкая сладость с лёгкой кислинкой и примешанная к ним горечь обиды. Ника пробовала его словно незнакомый, но очень  необычный напиток, пробовала, принимая его в себя и одновременно отстранённо оценивая. Ника  с жадностью вбирала незнакомые чувства.

- Словно вор, - пришла в голову девушке запоздалая мысль с немалою долей стыда, - краду чужие воспоминания. Но как же это приятно, словно купаешься в разноцветном, разноликом океане чувств. Как хорошо!

И Ника продолжала наслаждаться тем, что ей не принадлежало.

- Доверчивая идиотка, - мысленно плакала Юлька, - почему подобное случается только со мной?! Почему?   Вот сидит, напротив, девица, глазами своими ледяными зыркает и чуть-чуть, эдак по-воспитанному ухмыляется, словно знает что-то.

Ника поняла, что это про неё, и поспешно отвела взгляд, но мысли всё равно слышала.

- Да потому! Что такие, как она, железные! – раздраженно думала Юля. - Они бегать не будут, утопятся, а не будут. И пальто на ней, как влитое, сидит, и волосы, ржавого такого цвета,  лишь чуть покачиваются, а взгляд! Насмешливый и равнодушный.  Хоть вроде и с интересом смотрит, а всё равно – спокойно-равнодушный.

- Моя остановка! -  Ника поспешно встала и, удерживаясь за поручень, спрыгнула со ступенек.

- Ледяная…. железная, - эта Юлина мысль слегка горчила.

Оно немного льстило, мнение этой девушки, и немного огорчало. Ника всегда гасила в себе чувства, запирала их жидкий пламень в стальной котел, из которого не вырвутся, не убегут… несчастные, страстные, приносящие силу и уязвимость одновременно. 

Девушка резко вдохнула морозный, режущий лёгкие воздух и остановилась. 

- Глупая! Боже мой! Разве это Юля глупая?! Нет. Бедная, наивная девочка, которая призналась, которая не накинула тяжёлых цепей на свою милую, детскую не то любовь, не то влюбленность. Нет! Юля не глупая, Юля живая! Юная, дерзкая!

Её чувство, словно дуновенье ветерка, кружащего невидимую, но ощутимую цветочную пыльцу пробудило в Нике воспоминания:

….Вот он стоит, разозлённый, обиженный, пытаясь это скрыть. Стоит, поминутно сдувая челку, падающую на глаза – такая трепетная, родная привычка. Сдувает раздраженно. А глаза серые, словно горный хрусталь, брошенный на чёрный бархат… Они ведь совсем-совсем тёмные, они всегда тёмнеют, когда его затопляет гнев или страсть. Не умеет, не может это скрыть. И голос спокойный, и жилистая рука лишь едва заметно сжимает перила, а глаза тёмные, словно небо в непогожий день, словно ручей в чаще, в которую никогда не проникает солнце. 

Ника не может смотреть в эти глаза; когда она смотрит, она не принадлежит себе. Её взгляд поспешно, трусливо скользит по его лицу, прочь от этих глаз, но губы…, и  они приковывают, они - сухой и страстный росчерк на слегка смуглом лице. Они - живой огонь, в насмешку над ней, застывший неподвижно.

Он медленно поворачивается и собирается уходить. Жестокий!.. Но она ведь и любит его за эту непреклонность. Не она ли когда-то упрекала его в излишней эмоциональности, чувственности. А сейчас она молит  мысленно лишь об одном: остановись! Смягчись!

- Может ты всё же признаешь..., - как будто услышав её мысли, произносит он, - ведь ты не права…

Ответ так холоден, так спокоен, что воистину даже те каменные кельи, пробитые в горах, не обвинят её в страстности:

- Нет, я так не думаю. Моё мнение неизменно, и мне очень жаль, - почти насмешка, почти победа над своими чувствами, - что ты так не считаешь.

   Дверь не хлопнула, просто мягко соприкоснулась створка с притолокой, вот и всё. Это её любви вынесли смертный приговор. Кто палач? Кто судья? Она сама.

    Медленно, очень медленно она прошла по комнате, коснулась лбом холодного стекла, провела рукой по лицу – мокрое? Слёзы?

Словно не веря, она поднесла ладонь к глазам, не глядя, включила проигрыватель: сильный, мужской, пронизывающий и пьянящий, как могучий ветер, голос напоил пространство маленькой комнаты:

«Я думал,  я, как скала, неколебим и твёрд,

И вот этот камень весь источен, истёрт.

Очнулся спящий вулкан и сжигает меня живьём

И в нём моя гибель, и счастье тоже в нём…»*

- Фролло!!! Тот архидьякон, который думал, что навсегда покорил свои чувства. А страсть вспыхнула, вспыхнула не то дьявольским, не то божественным огнём и испепелила всех.

Рука Ники дёрнулась, но потом замедлила движение и мягко погладила обложку  лежащей на столе книги Гюго «Собор Парижской Богоматери».

Ника порывисто вздохнула: пусть Квазимодо прекрасен душой, а Феб-  лицом, но только Фролло впечатался в её сердце после прочтения великого романа.

   А песня разносилась по комнате, скользя невидимыми, кроваво-рубиновыми (это девушка почему-то чувствовала) лучами по воздуху.

Сергей ушёл. Внезапно к ней пришло осознание произошедшего, Сергей ушел и больше не придет – это она прогнала его своей холодностью, видимым равнодушием и нежеланием понимать.

Ника в запоздавшем отчаянии  схватила со стола чашку и швырнула на пол. Чашка разлетелась белыми холодными осколками фарфора.

Ника поглядела на них и  тихо опустилась на пол, дрожа от рыданий…

   __________________________________________________________________

* «Моя вина»,  перевод Юлий Ким. («Собор Парижской Богоматери» мюзикл)

 Это невозможно! Она ведь запретила себе думать об этом. Три недели напряжённого, словно дрожащая струна, спокойствия, три недели холодного отчаяния мешавшегося с неслышными и страстными истериками.  Это всё девчонка, это всё эта Юля!!! Со своей глупой влюблённостью. Любви нет!!! Она не любит! Это просто сон, наваждение! Это всё тот странный дух, зачем? За что?   

Если бы в этот момент  судьба вытолкнула Юльку на дорогу перед Никой, последняя, не задумываясь, вцепилась бы, как бешеная кошка,  Юльке в волосы и в бессильной ярости расцарапала бы ей лицо, надавала пощечин, всё только бы не слышать эти мысли. Чувственные, нежные, полные пыла,  совсем не схожие с теми, что превращали её кровь в расплавленный свинец, текущий по жилам, и так похожие одновременно.

       Ника не помнила, как она шла домой. Она усмиряла  то пламя, что пылало вдвойне, слившиеся воедино её и Юлькины чувства, усмиряла и не могла усмирить.

Внезапно, она поняла, что знает, почти видит, как Юля, с чьей судьбою кто-то так

легко переплёл нити судьбы Ники, стоит во дворе своего техникума (довольно жалкого – жестко заметила Ника) и, трепеща, разговаривает с каким-то парнем. 

Ника с трудом могла себе его представить, но судя по той чуши, которую он нёс, у неё сложилось далеко не лестное мнение. В то же время Ника ощущала жар Юлькиной души, более того казалось, она сама его чувствует. 

Она почти подсознательно заметила: «Пожестче, девочка, не стоит с такими трепетать»

И, странно… Но, если бы Ника была там, то она поразилась бы, как неожиданно изменилась Юлина речь, жесты: манера стала более спокойной, уверенной, почти незаметно для себя Юля стала анализировать свои слова и речи собеседника. Если попытаться описать, что происходило у Юльки в этот момент в душе, то её чувства из беспорядочной охапки полевых ромашек постепенно стали превращаться в пышный букет из тех ромашек, среди которых то здесь, то там выглядывали белые звезды жасмина.   

      Что было дальше можно только предполагать, но внезапно, Ника вздрогнула от вспышки сияющей радости, которая распалась сотней солнечных зайчиков по самым тёмным закоулкам сознания.

- Помирились, - от звука холодного разума Ника словно протрезвела, она стояла перед дверью своего дома. Вслушиваясь, как стук металлических набоек каблуков гулко разносится по всему подъезду, девушка поднялась по лестнице.

       Она сидела за столом и заворожено любовалась закатом. Как только солнце исчезло за горизонтом, Ника поняла: обещанный неведомым, светлым или тёмным духом день кончился. Она больше никогда не услышит мыслей, никогда не вкусит чувств этой незнакомой, но ставшей ближе, чем кровная сестра, девушки.

Что-то навсегда изменилось в Нике, рухнула какая-то каменная стена в душе. Ника взяла с того же столика роман Гюго, распахнула его, скользнув взглядом по той желтой странице, где темнели буквы, раскрывая перед читателем признание Фролло и медленно вынула из  книги фотографию.

Эта фотография была настоящим источником страданий и искушений, она словно зачарованная волшебником не отпускала от себя, притягивала, дарила горькое наслаждение и сладкую муку.      

Девичьи пальцы нежно коснулись глянцевого прямоугольника бумаги.

На этой фотографии Сергей стоял, слегка облокотившись о перила балкона. Как всегда: падающая русая челка, насмешливая полуулыбка на этих чуть тонковатых губах, которые, как казалось Нике, нарисовал сам искуситель.

Эта фотография была особенная:

- Ну, и чем она тебе не нравится? – Сергей смеётся.

Ника, закусывает губу, чтобы глядя на его смех, не рассмеяться самой:

- У тебя на этой фотке такой взгляд…

- Какой? – ладонь Сергея гладит её по плечам.

- Какой-то развратный, сладострастный даже.

- Кошмар! – театрально ужасается Сергей. – Как быть?... Не выдумывай, просто здесь я похож на живого человека, а не на каменного гостя.

Конечно, он поразительно живой на этой фотографии. Глаза у него потемнели, но от чего-то очень хорошего, потому что где-то в  глубине, сквозь грани хрусталя блестят радостные искорки. 

Именно  её Ника, немного покритиковав, спрятала у себя дома, Сергей сделал вид, что не заметил, а может и правда не заметил, иногда он и сам уже переставал верить, что та холодная маска, которую носит его девушка, всего лишь маска, а не настоящее лицо.

      Внезапно Ника вскочила со стула начала решительно одеваться, боясь, что передумает. За окном было темно, но бросив взгляд на часы, девушка увидела, что только половина седьмого вечера. Часы были в виде коршуна, который свел тёмные крылья над своей головой и чуть перед собой. Коршун смотрел из-за крыльев и как бы изрекал: «Что ж посмотрим, что у тебя получится».

Ника почти бегом вышла на улицу и быстро пошла среди сияющих магазинов и гудящих машин. Девушка очень любила зимние вечера, ведь прекраснее снега на солнце может быть только снег в ночи, Ника вдыхала воздух, пытаясь вместе с ним, вдохнуть и хоть капельку гармонии природы.

А тот самый голос в наушниках продолжал  литься водопадом чувств:

«Обними меня, причини мне любую боль,

Но только позволь мне быть с тобой

И в жизни, и в смерти, и в вечном огне,

Он вечным Раем покажется мне…»*

Наверное, где-то далеко-далеко смешная девчонка Юля пожелала удачи, глядя на серебряный вихрь снежинок в густом, ночном воздухе, потому что Ника не дрогнула перед такой до боли знакомой серой дверью, а нажала на звонок. Этот непритязательный звон показался Нике звуками древнего набата.

Дверь распахнулась, на пороге стоял Сергей. Если он и был удивлен, рассержен или обрадован, это никак не отразилась на его лице, юноша спокойно и холодно поздоровался и посторонился, пропуская Нику в квартиру.

    Скрестив руки на груди, Сергей молча стоял и ждал.

Обычно люди просят прощении, глядя в пол или в сторону, но Ника, сама не зная отчего, говорила и говорила, не отрывая взгляда от его лица:

- Прости. Я виновата. Я тебя обидела. Я почти тебя предала.., - Ника резко вздохнула, - …я едва себя не предала. Ведь когда человек уверен в своей правоте, он не думает; он бьёт любым оружием. А когда он ещё делает это не в гневе, а с холодной и трезвой головой, он с особой тщательностью  выбирает это оружие. 

Так поступала и я.., - девушка нервно дернула шарф, потому что казалось, что тонкий шёлк душит железным кольцом, так было тяжело дышать.  

- Я знаю, о чём я тогда думала, но не понимаю, как я могла так думать. Я всё время чего-то боялась, я хотела быть сильной, а стала жестокой, - её голос почти превратился в шёпот.

Сергей чуть наклонил голову – светлая челка немедля упала на лицо, скрывая его глаза.

Ника попыталась сквозь эту «преграду» поймать его взгляд, и это почти удалось, но русые пряди качнулись и его взор ускользнул. Девушка продолжила:

__________________________________________________________________

* «Моя вина»,  перевод Юлий Ким. («Собор Парижской Богоматери» мюзикл)

 - Ты-то поступал правильно. Ты всегда знал, что иногда чувства сильнее, чем самая стальная воля, что они её не губят, а напротив – закаляют в своём огне. Я боялась, что, если привяжусь к кому-то, стану зависимой, а значит - слабой. Я многое поняла. Я обещаю, что научусь просто чувствовать, просто жить. Прости.

Сергей, вскинул бровь и тихим, почти спокойным голосом спросил:

- Это всё?

- Не совсем.

С этими словами Ника подошла к нему, обвила руками и поцеловала в те губы, о которых грезила, ненавидя и проклиная себя за это, все эти долгие три недели, даже более, всё то время, которое они знали друг друга.

- Теперь всё, - заявила она, оторвавшись от губ.

- Думаю, последний аргумент стоит повторить, - улыбнулся Сергей.

- Вот, пожалуй, и всё, - закончила свой рассказ Ника.

Сестренка, которая от любопытства уселась на спинке кровати, возбужденно спросила:

- Это правда?!

Ника только усмехнулась:

- Ну, ты же просила рассказать тебе сказку, а теперь спать.

Сестрёнка попытала «заскулить», но Ника решительно укрыла ей одеялом и, махнув рукой парню, который сидел в кресле у самой двери, вышла из спальни.

- Какая необычная сказка, дорогая старшая сестрёнка, - насмешливо заметил он.

- Серёж, ты даже не представляешь, как трудно придумывать сказки десятилетнему ребёнку! Одной «Репкой» тут явно не обойтись. Но, что поделать, у нас такая традиция.

- Знаю, обязательная субботняя сказка, - ответил Сергей, - но кажется мне, эта история не на пустом месте появилась, - заметил он, целуя девушку.

Ника лишь неопределенно повела плечами.

      Они вышли на шумный ночной проспект. Город и не думал ложиться спать. Наверное, некому было рассказать городу сказку.

В автобус с разукрашенными инеем окнами садились два молодых человека. Один был невысокий, в модных очках, с умным и решительным лицом, которое обычно бывает у будущих руководителей в юности, ну или у тех, кто планирует таковыми стать и прилагает для этого все усилия.  Другой изящный, с романтичным профилем  и длинными, художественно растрепанными  волосами держал под мышкой папку, которая обычно бывает у художников. Оба были не в духе, «финансист» был хмур, «служитель муз» печален. Ника с Сергеем мысленно пожелали им удачи.

Автобус уже отъезжал от остановки, как вдруг Ника увидела среди серебряных разводов на стекле лицо, оно усмехалось, глядя на пассажиров, а потом вдруг посмотрело на Нику и заговорщически подмигнуло раскосым глазом.