Памяти всех детей, которые ушли  на астероиды.

 –          Рич… Ричонок мой дорогой… Просыпайся, сыночек! Солнце садится, сейчас нельзя спать. Просыпайся, мой могучий рыцарь, моё Храброе Сердце!

Мягкая ладонь осторожно гладит мальчика по голове, щекам, сквозь ватное оцепенение до него всё яснее доносится родной голос. Мама изо всех сил старается произносить свои ласковые слова бодро и весело, но получается у неё плохо. Голос предательски вздрагивает, в нём чувствуются готовые прорваться отчаянные слёзы.

Мальчику стало жалко маму, он не хочет, чтобы она опять заплакала. Поэтому он через силу открыл глаза и улыбнулся. Сумел даже, несмотря на боль, весело улыбнуться. Сейчас, когда он ещё не вполне проснулся, боль была почти терпимой. А когда станет совсем уж невмоготу… Нет, об этом лучше не думать.

Мама улыбнулась мальчику в ответ, и у него в груди опять защемило от жалости. За считанные дни мама превратилась из молодой озорной красавицы в раздавленную горем седую старуху. С ввалившимися щеками, полуослепшую от слёз.

В начале болезни мальчика его мама здорово держалась, она верила сама и заставляла верить его – всё будет хорошо. И он верил, что поправится. Верил упрямо и вопреки всему. Даже облысевший и исхудавший, в незаживающих язвах от ожогов, напичканный цитостатиками, страшными лекарствами, без разбору пожирающими все клетки его тела, но при этом вроде бы мешающими расти и делиться тем самым раковым клеткам. Мальчик стойко терпел всё это и верил, что беда пройдёт стороной, что он выздоровеет и выйдет из больницы. А как может быть иначе, если тебе всего двенадцать лет, а в жизни столько всего интересного ждёт впереди?

И когда мама сказала мальчику, что лечение прошло успешно, и она забирает его из больницы домой, мальчик засмеялся – весело и заливисто, заскакал возле мамы. Чуть не упал, упал бы непременно, ноги его совсем не держали, но мама успела подхватить. Мальчик уткнулся лицом в грудь мамы и продолжал хохотать от радости. По вздрагивающему маминому телу понимал, что она тоже смеётся. Так же безудержно-радостно.

Но неожиданно на его голый череп капнуло что-то горячее, мальчик удивлённо поднял взгляд и обомлел.

Мама в самом деле смеялась, вернее – изо всех сил старалась смеяться, но из глаз у неё лились целые потоки слёз…

Мальчик тоже заплакал, вцепился в маму, стал что-то говорить ей, ласковое и успокаивающее. Мама сделала страшное усилие, но не только не сумела удержаться, напротив, зарыдала уже в голос, отчаянно и безнадёжно.

До этого, за время всей его болезни мама ни разу не проронила ни слезинки. И мальчик понял, сразу и до конца – беда не прошла мимо. И ничего его впереди уже не ждёт.

Мальчик в самом деле оказался дома, и мама пыталась убедить его, что всё теперь будет у них хорошо. И он послушно делал вид, что верит маме. Улыбался, покуда были силы терпеть боль, но продолжалось это совсем недолго, и мальчик, чувствуя, что сейчас не удержится и закричит, просил маму сделать укол. И накатывала мутная багряная волна спасительного оцепенения, сна, тяжёлого и тошнотворного, но из которого не хотелось возвращаться. Потому что всякий раз, когда он просыпался, его ждала новая, ещё более невыносимая боль. И, самое страшное, его ждала мама. С почерневшим от горя лицом. Успевшая постареть ещё на несколько лет.

Мальчик знал, что своим умиранием убивает маму. И ничего не мог с этим поделать. Ему не хотелось просыпаться, но всё же иногда приходилось. Вот как сейчас…

–          Проснулся, котёночек мой дорогой? Солнышко ты моё! Вот и хорошо! Вас ждут сегодня великие дела, сэр Ричард!

Мама, милая моя мама! Ну зачем ты так? Ведь так – ещё тяжелее. Зачем ты говоришь про какие-то великие дела, если и тебе, и мне хорошо известно, что не то что великих, никаких вообще дел нет и не может быть у меня впереди? Даже до туалета уже никак не доковылять… Скорее бы всё это закончилось наконец. Умирать – страшно. Очень страшно. Но ещё страшнее видеть, что убиваю тебя, мамочка…

–          Рич, сегодня у нас гости! Ты не поверишь, кто пришёл тебя навестить! Давай, я тебе помогу приподняться…

Пока мама приподнимала голову мальчика, бессильно болтающуюся на тонкой шее, осторожно подсовывала под него подушки, он с вялым раздражением думал, вот ведь, принесла кого-то нелёгкая. Сколько ему ещё минут осталось в его жизни? Минут, когда он не заходится в крике от боли и не бредит в наркотическом сне? И он эти драгоценные минуты должен тратить не на то, чтобы побыть вдвоём с мамой, а на кого-то другого…

Всё же, когда мама сумела устроить мальчика в полусидячем положении и шагнула в сторону, давая возможность увидеть гостя, мальчик не удержался от радостного возгласа.

–          Андрей Викторович! Здравствуйте! А я – вот…

Андрей Викторович серьёзно, с пониманием кивнул. Он не стал ни старательно улыбаться, ни пытаться мямлить какие-то фальшивые слова утешения. Он просто смотрел на своего ученика. Глаза в глаза, спокойно и твёрдо.

И от этой привычной спокойной твёрдости мальчику стало даже как-то легче. Даже безжалостное приближение скорой неминуемой боли казалось не таким уж страшным. И не таким уж неминуемым.

А потом Андрей Викторович подошёл к постели умирающего мальчишки, пожал тонкую ладонь, твёрдо пожал, до боли, скупо улыбнулся. И сказал:

–          И ты здравствуй, дорогой. Рад тебя видеть, Ричард.

На самом деле имя мальчика было вовсе не Ричард. Незадолго до болезни мальчик, до восторженного звона в ушах опьянённый коротким рассказом Андрея Викторовича о легендарном короле Львиное Сердце, полушутя сказал маме, что отныне он – Ричард. И мама приняла игру. Сказала, что носить такое имя – под силу далеко не каждому, но её сын – сильный, добрый и смелый, он сумеет. Но это была только их с мамой игра, и Андрей Викторович оказался первым, кто тоже назвал мальчика Ричардом.

И в его словах не было ни насмешки, ни наигранной бодрости. Он действительно желал мальчику здравствовать. И действительно был рад его видеть. Мальчик даже ощутил, что его щёки слегка зарделись от удовольствия.

–          Как дела?

Мальчик молча опустил глаза. Чего там говорить, Андрей Викторович и так знает, что дела – неважнецкие. Но зачем тогда спрашивает?

–          Ты хочешь выздороветь?

Мальчик опять поднял на Андрея Викторовича взгляд. Удивлённо и немного обиженно. Ну зачем он так? Неужели непонятно, что от хотения или нехотения мальчика ничего не изменится. Если бы было иначе, никто бы, наверное, никогда не умирал в здании с вывеской "Областная онкология, детское отделение".

Всё же мальчик ответил. Потому что Андрей Викторович спрашивал совершенно серьёзно.

–          Хочу.

–          Очень хочешь?

–          Очень.

Андрей Викторович помолчал, пристально вглядываясь в лицо мальчика. Затем положил большую жёсткую ладонь ему на голову, слегка сжал и стал говорить. Медленно и раздельно, весомо выделяя каждое слово.

–          Если так, ты сможешь выздороветь. Действительно сможешь. Я не бросаюсь зря такими словами. Я бы не стал тебе этого говорить, если бы не знал тебя. Ведь имя Ричард и в самом деле подходит тебе. У тебя сердце рыцаря. Настоящего рыцаря. У которого хватит мужества и отваги сразиться с любым злом. Сразиться по-настоящему, без дураков. Который может одолеть даже смерть. Ты веришь мне?

Мальчик всегда старался быть похожим на Андрея Викторовича, быть таким же несуетливо-надёжным и основательным. И в словах, и в делах. Вопрос был задан непростой, и мальчик не стал спешить с ответом. Он пристально и серьёзно вгляделся в глаза своего тренера, со страхом ища и с радостью не находя там даже тени лжи. "Лжи во спасение". Нет, Андрей Викторович пришёл вовсе не затем, чтобы облегчить страдания умирающего, подарив ему пустую надежду, Андрей Викторович действительно верил всему, что говорил. Убедившись в этом, мальчик, сдерживая преждевременную радость, так же неторопливо и тщательно прислушался к себе. Действительно хватит ли у него сил и мужества по-настоящему сразиться с костлявой?

Хватит. Должно хватить! Плевать, что он не может даже приподнять голову, всё равно он полон решимости и сил! Он - Ричард, он не боится своих врагов! Смерть? Ну что ж! Ещё посмотрим, кто кого!

Мальчик вдруг ощутил, что всем своим существом жаждет поскорее вступить в безжалостный бой, его затрясло от нетерпеливого предвкушения. Уняв дрожь и переглотнув, он сказал, так же спокойно и веско, как тренер:

–          Я верю Вам. Я готов драться и верю, что смогу победить.

Андрей Викторович поднялся на ноги, встал возле кровати, очень прямо и торжественно, с облегчением улыбнулся, чётко щёлкнул каблуками, церемонно склонил голову.

–          Благодарю за честь.

И это вовсе не было дешёвым лицедейством, глупой игрой в гусарство. Андрей Викторович действительно благодарил умирающего пацана. Потому как действительно считал, что этот заморыш оказал ему честь, поверив в обещанное чудо. Андрей Викторович был искренен. Как всегда.

–          Приступим к делу немедля. У нас очень мало времени.

Тренер достал из кармана свёрнутый в трубочку потёртый бумажный свиток, вложил в руки мальчику. Мальчик осторожно развязал шнурок, развернул лист, ощутил пальцами особую шероховатость. Это была настоящая рисовая бумага, висящий над его кроватью диплом об аттестации на "6-й кю" тоже был из такой бумаги. Но японские иероглифы на дипломе были отпечатаны в типографии, только фамилия мальчика и подпись Андрея Викторовича были сделаны обычной шариковой ручкой. А этот ветхий лист был изрисован явно от руки, настоящей японской тушью. Изрисован настоящим мастером. Быстрые и даже вроде бы небрежные удары кисти дышали безудержной Силой и при этом бесконечным спокойствием. Безоглядная ярость огня и умиротворённое спокойствие воды чудесным образом дополняли друг друга, образуя непостижимое чудо высокой Гармонии.

–          Этому рисунку нет цены, Ричард. Семейная реликвия очень старого самурайского клана. Это было в самом конце эпохи самураев. Рисунок был сделан мастером на рассвете. Мастером меча и каллиграфии. Мастер знал, что последний раз любуется солнцем, восходящим над цветущими сакурами. Он оставил рисунок двухлетнему сыну и пошёл в бой. В котором нельзя было победить, но можно было погибнуть с честью. Этот рисунок – единственное, что идущий в свой последний бой самурай пожелал оставить сыну. В этом рисунке – предсмертное напутствие будущему воину, напутствие, впитавшее в себя вдохновение и силу настоящего рыцаря. Воина, который бесконечно любил жизнь, но честь и долг ценил выше жизни.

Мальчик держал лист, вглядывался в изящное переплетение линий и иероглифов, осторожно гладил  бумагу пальцами, а перед глазами вдруг явился тот давно ушедший в вечность художник. Совсем молодой, лет двадцати, может, даже меньше. Одевшийся для последнего боя в чистое кимоно, с ясным взором и мечтательной улыбкой. Наносящий последний мазок кистью на лист.

И теперь этот лист, явившийся из воспетой в легендах древности, держит в руках он, маленький мальчик, вовсе не самурай, и даже не японец. Да и не рыцарь, хоть и назвал сам себя именем знаменитого короля.

–          Этот рисунок отдал мне мой учитель, прямой потомок того самого художника. Отдал тоже незадолго до своей смерти. Просто отдал и не стал объяснять, почему это сделал. У него были дети и внуки, но свою семейную реликвию он отдал именно мне. Хотя таких, как я, учеников у сенсея было несколько сотен в разных странах. Я долго ломал голову, зачем сенсей совершил этот поступок, совершенно немыслимый для японца. И лишь сегодня, когда встретил на улице твою маму, меня вдруг пронзило понимание. Сенсеем двигало гениальное предвидение, этот рисунок он отдал мне для тебя. Может быть, рисунок был с самого начала предназначен именно тебе, и несколько поколений потомков самураев как святыню хранили его лишь для того, чтобы он теперь помог маленькому мальчику с сердцем рыцаря победить смерть. Ричард, всмотрись внимательно в этот рисунок. Ты должен сам понять, что он означает, я не могу тебе в этом помочь. Подскажу лишь, что здесь нет ни единого лишнего штриха. Каждый штрих, каждый иероглиф по отдельности и все они вместе имеют особое значение. И ты должен понять, какое.

–          Но я никогда не изучал иероглифы!

–          Это неважно, Ричард. Знание иероглифов тебе никак бы не помогло решить эту задачу. Как не помогло всем тем японцам, которые держали в руках этот лист. Этот рисунок нельзя понять одним лишь умом, его сможет разгадать человек, стоящий, как тот мастер, на самой границе между жизнью и смертью и полный решимости сражаться до конца. Человек, у которого душа такая же отважная и чистая, как у того мастера. Этот человек – ты, Ричард. Смелее! Смотри на рисунок и делай то, что подсказывает тебе сердце!

Мальчик вгляделся в причудливое переплетение линий и завитков. В центре волшебной вязи угадывался рыцарь. Японский рыцарь, самурай. В праздничном кимоно, но почему-то без меча. Вокруг него и сквозь него спиралями пролегли цепочки совсем уж непонятных рисунков вперемешку с иероглифами. И при этом всё это казалось круговоротом снежинок, выхваченным художником из буйства зимней метели. Или гроздью цветков сакуры, сорванных и уносимых куда-то налетевшим вихрем. Мальчик, холодея, ощутил вдруг, что становится с рисунком одним целым, что он тоже вместе с цветами сакуры закружился в трепещущих струях ветра. Пению ветра отозвались чистым звоном струны души мальчика, пальцы, только что вялые и слабые, наполнившись музыкой струн и ветра, стали вдруг сильными и решительными. И мальчик вдруг согнул драгоценный лист по одной из намеченных художником линий.

Мама испуганно дёрнулась к сыну, но Андрей Викторович остановил её успокаивающим жестом. А мальчик вдохновенно и смело делал всё новые и новые сгибы, с безошибочной точностью превращая рисунок на бумаге в причудливую фигурку оригами.

В своём пронзительном полёте сквозь толщу времени и пространства мальчик не слышал ничего, что творилось вокруг. Ни жужжание мухи на стекле, ни дребезжание проходящего по улице трамвая, ни дебильно-ритмичный грохот "музыки" с верхнего этажа. Он не замечал стоящего рядом Андрея Викторовича и судорожно вцепившуюся в его руку маму, не замечал сгущающейся в комнате темноты, не замечал тиканья настенных часов, безжалостно отсчитывающих уходящие секунды его жизни. Его душа пела от счастья понимания, ощущения единства с японским юношей-воином, протянувшим ему руку помощи из своей безвозвратно ушедшей эпохи. Эпохи самураев.

Давно уже должно было закончиться действие наркотиков, но мальчик и не думал просить укола. Он просто не замечал боли, которая была невыносимо сильной. Потому что сила его вдохновения, слившегося с последним вдохновением древнего мастера меча и каллиграфии, была неизмеримо выше.

И вот фигурка была готова. Мама не стала включать в комнате свет, и бумажный самурай в мерцающем свете уличных фонарей казался удивительно живым. Юношески стройный, даже хрупкий, с ясным и смелым взглядом и упрямо сжатым ртом, маленький и решительный. Левая ладонь самурая была прижата к боку, как бы придерживая заткнутый за пояс меч, но самого меча за поясом не было, и это тревожило самурая. Он тревожился не за себя, а за кого-то другого, кого он должен был оберегать от беспощадных врагов. Андрей Викторович вдруг побледнел от нахлынувшего волнения, засунул руку в карман и вытащил оттуда маленький сувенирный ножичек. Сделанный в виде японского меча в ножнах, настоящей катаны, только очень маленькой.

Игрушечная катана легко вошла за пояс и как влитая легла в ладонь бумажного рыцаря.

–          Ну вот… Видишь, Ричард, как всё сошлось сегодня… Небесный Дирижёр, кем бы Он ни был, гениально сплёл и свёл в нужный момент в одну точку партии разных инструментов. Загадочный подарок сенсея. Моя встреча с твоей мамой. Этот игрушечный меч, который я никогда не носил с собой, но сегодня как-то машинально засунул в карман. И, самое главное, твоя душа, душа бесстрашного рыцаря, сумевшая услышать и понять музыку старого рисунка и зазвучавшая в унисон с этой музыкой. Ты понимаешь, малыш, какие Силы взялись тебе помогать?

Мальчик честно попытался представить себе, что это были за Силы, и у него закружилась голова.

–          Теперь ты просто не можешь, не имеешь права проиграть битву со смертью.

Мальчик просто кивнул головой, соглашаясь, что-то сказать у него уже не было сил. Он осторожно прижал самурая к своей груди, ощутил тепло. Он – не игрушка, он живой! Ну конечно же, как же могло быть иначе!!! Он появился, чтобы помочь ему, Ричарду. Они будут вдвоём, плечо к плечу, сражаться с бедой, пришедшей в дом, и обязательно победят. И мама опять станет молодой, красивой и отчаянно-весёлой…

Мальчик счастливо улыбнулся и закрыл глаза. Он впервые за последнюю неделю засыпает без укола. Страшная болезнь ещё никуда не ушла, она и не думала сдаваться, предстоит тяжёлый и долгий бой с ней, но мальчик не боится этого боя и верит, что теперь уже точно всё будет хорошо. Бумажный самурай сторожит его сон, зорко вглядываясь в тёмные углы комнаты, откуда может придти безжалостный враг. В глазах самурая живёт холодная ярость, древняя сила непобеждённого воинского духа, меч в его руке готов ослепительной молнией обрушиться на врага, прогнать смерть прочь от мальчишки, которому самурай поклялся служить не щадя своей жизни.

Бумажный воин будет верен своей клятве. У мальчика есть друг, не умеющий предавать, добрый и отважный, он не отступит ни перед чем, чтобы спасти мальчика.

А мальчик твёрдо решил в полусне, что когда они со своим другом прогонят смертельную болезнь, он обязательно сделает ещё много таких бумажных рыцарей. Чтобы у каждого из мальчишек и девчонок в "Областной онкологии" был свой бесстрашный воин-хранитель!