Виктор, или Замогильная жизнь

 (Начало. Полный текст - в прикрепленном файле)

1. Пролог

До того, как Константина Голубенко убило током, ничего необычного в его жизни не происходило. Позже, когда он стал представляться Виктором, ходить на танцы и вступать в случайные связи с женщинами, все в корне изменилось. Домой после похорон он не вернулся, а поселился в заброшенной электрической подстанции, куда притащил дверцу от зеркального шкафа и раскладушку. В той жизни, которую он теперь повел и которую вполне разделял со своим окружением, (исключая, конечно,  Лидию Филипповну), не хватало какого-то стрежня или основания. Ученые люди называют этот стрежень рефлексией, а на языке  тех лет, когда протекали описанные здесь житейские события, т.е. на заре шестидесятых годов, этот недостающий элемент  звался сознательностью и ответственностью.

Лидия Филипповна уже пожила на этом свете, к тому же она была из так называемых «бывших» и многое повидала. Сначала она училась в Смольном институте для благородных девиц, потом некоторое время провела на каторге, где топором обрубала колючие ветви сваленных сосен, а уже после всего этого работала заведующей районной библиотекой. Виктор познакомился и, если так можно выразиться, подружился с Лидией Филипповной, потому что подстанция примыкала к ее дому. Он часто помогал ей  поднять на третий этаж кошелку с продуктами, охотно чинил в коридоре проводку, а на праздник 8 марта приносил букеты цветов, которые собирал на кладбище с нескольких могил сразу.   Лидия Филипповна в свою очередь была расположена к отзывчивому Виктору, поила его чаем и даже подарила давно залежавшиеся в ее кофре галстуки.

Самым странным в странной дружбе Виктора и Лидии Филипповны были как раз вечерние чаи, на которых неизменно присутствовал большой и развязный черно-белый кот Амикошон, которого Виктор  считал говорящим.  Лидия же Филипповна полушутя-полусерьезно говорила, что месье Амикошон в прошлом был весьма легкомысленным бонвиваном, что и довело его до кошачьего обличья. При всем том чаепития с котом и смолянкой в общем и целом оказывали на Виктора положительное воздействие, отчасти служа противовесом той кладбищенской среде, которая понуждала Виктора вести разгульный образ жизни и пить кровь.

Виктор Голубенко, или, как теперь он стал называться, Виктор Витютеньев, в общем-то был добрым  малым, и настрой его, как сказали бы сегодня, был позитивным. Он хотел жениться на хорошей девушке и мастерить с сыном аэропланы из тонких палочек и папиросной бумаги. Вместо же всего этого он неизменно возвращался к могильной плите, где его поджидали кладбищенские циники, самогон тети Кэры и кровяная колбаса. И только ангел с прилепленным к губам окурком не принимал участия в сумеречных пирах и смотрел поверх голов туда, где на железнодорожных путях коротко и тоскливо свистел маневровый паровозик, задавивший тетю Кэру. Впрочем, раза два в месяц в такие же сиреневые сумерки сидел Витютеньев в комнатке Лидии Филипповны, «под часами, замолчавшими давно», как пел когда-то поэт Александр Вертинский. По утрам Виктор отсыпался в трансформаторной будке, отгородившись от внешнего мира табличкой «опасно для жизни».  

2. Валя Яркина

Жизнь представлялась Валентине Яркиной праздничной, потому что ей было приятно смотреть на себя в зеркало, потому что у нее были крупные, красивые бусы, и сама она была студенткой заочного пищевого института, официально ВЗИПП, а впоследствии должна была стать специалистом по холодильным установкам. Пока же у нее не было одного пальца вследствие неосторожного обращения с мясорубкой, а работала она помощником инженера по технике безопасности на одном из предприятий ВОС (всероссийское общество слепых), где в ее компетенцию входили проточные вентиляционные устройства. Совсем недавно она познакомилась на улице с интересным молодым человеком с красивым именем Виктор Витютеньев и сегодня назначила ему свиданье под часами, укрепленными на гранитном столбе в Кировском садике.

В этот вечер Виктор не пошел на Братское. Он искупался в городской бане, надел на голову специальную сеточку, чтобы волосы не растрепались, пока сохли, и вернулся в родную подстанцию. Железную дверцу он оставил полуоткрытой, чтобы видеть себя в зеркале, а сам стал один за другим примерять подаренные Лидией Филипповной галстуки.    

Валя Яркина пришла на свиданье в желтом платье с красными цветочками. От нее пахло тонкими духами «Чайная роза». На ней были крупные вишневые бусы, и у нее были медовые волосы, а вся она была похожа на пчелу. Смелый Виктор взял ее под руку, и они зашагали в сторону летнего кинотеатра «Весна».

Купили эскимо и зеленый лимонад. А потом стали целоваться.  Сначала Виктор поцеловал бусы, потом губы, а потом уже шею. И тут почувствовал он неизбежное томление, дыхание перехватило, зубы заныли, и тонкие, как макароны, полые клыки проросли и выдвинулись во рту. Тихо прикусил вурдалак нежную шею девушки.  Он знал, что это нехорошо, но это было прекрасно и совсем не так, как говорят об этом кладбищенские циники, сопровождая свои гнусные речи непристойными причмокиваниями. Сладко кружилась голова, цепенел Виктор, обмякала  Яркина, звезды разгорались на фиолетовом небе. Жить бы и жить и не таскаться на кладбище.

Валентина вернулась домой счастливой. Быстро взошла она по деревянной наружной лесенке и скрылась в гуще дикого винограда, оплетавшего галерейку старого двухэтажного дома. Виктор вздохнул и покинул тихий дворик.

Ему тоже было хорошо, но печальные мысли терзали его душу. Он знал, что Яркина начнет бледнеть и хиреть, что она сляжет в больницу и что кладбищенская компания будет проситься к ней в палату. Он знал также, что пока еще может остановиться, стать совсем хорошим, оставить Валю или, быть может, даже жениться на ней, не злоупотребляя кровопусканиями и обзаведясь ячейкой общества – семьей. Но сможет ли он себя удержать, сможет ли поставить точку?

Ему захотелось сделать Вале подарок. А что если он наберет на Братском цветы и утром положит их на подоконник того окошка, где только что зажегся свет? Вот только не хотелось бы сейчас встретить своих приятелей. Но, может быть,   могильный пир уже закончился? Понадеялся Виктор на кладбищенский авось,   вздохнул еще раз и потащился на Братское.   

На кладбище Виктор издали заприметил красные папиросные огонечки и поспешил их обойти, ступая совершенно бесшумно. Но приятели почуяли собрата, и вскоре он уже сидел в ограде вместе со щуплым и злым Выходным, с тетей Кэрой и угрюмым верзилой Лёжачим.

- Обществом нашим брезгуешь? – спросила тетя Кэра. – Или зазнобу завел?

Растерянный Виктор Витютеньев не успел ответить нахальной тете Кэре. Выходной, жадно затянувшись окурком, начал излагать свой план. В соответствии с этим планом Виктор должен будет подогнуть одну ногу и подшить брюки, изображая безногого. Для этого ему тетя Кэра выдаст костыль. В таком располагающем  к доверию виде он должен будет познакомиться с кем-нибудь в открытой пивной, что примыкает к кладбищенской стене. Этого, как выразился Выходной, клиента следует напоить и привести его на кладбище к ангелу-хоронителю, как пошутил злобный Выходной. Здесь вся компания, и прежде всего грузная Кэра и верзила Лёжачий, накинется на несчастную жертву, выпьет у нее всю кровь до последней капли, а часы и шмотки пустит в оборот.  

Виктор стал было отнекиваться, ссылаясь на то, что не простоит долго на одной ноге, но тетя Кэра предложила альтернативный вариант:

- Тогда веди нас к своей девке!

- Нет никакой девки! – взмолился Виктор и даже бросил взгляд на ангела-хоронителя, в надежде найти у него поддержку.

Безмолвно и скорбно стоял мраморный ангел с молитвенно сложенными руками, и не было на печальных губах его кощунственного окурка, ибо окурок этот докуривал деятельный Выходной.

- Духами от тебя разит, как от клумбы, - возразила тетя Кэра и засмеялась страшным смехом, практически неотличимым от икоты.

Страстно захотелось тогда Виктору к Лидии Филипповне, где буфет с львиной головой, старинный барометр и остановившиеся часы.   

А Валя Яркина поставила перед собой зеркало на ножке и долго с гордостью рассматривала пятнышко на шее. Она решила не замазывать его, чтобы завтра немногие зрячие сотрудники коллектива ВОС видели, как классно она провела время, как сильно любит ее молодой Виктор. С тем и заснула счастливая Яркина, а утром ее ждал сюрприз – на подоконнике ворохом лежали цветы сирени. Валя вскочила с постели, и у нее закружилась голова.

Виктор долго не ложился спать. Он включил карманный фонарик и читал, сколько хватило батарейки, ссуженные Лидией Филипповной журналы. Правда, повестей и рассказов он не читал,  читал Виктор в основном курьезы, фразы и маленькие хитрости – все, что заставляет задуматься и будит воображение. Вот, например, лось заблудился и бродит теперь по окраинам большого города. Виктор представил себе большого благородного лося, как он стоит ранним утром на троллейбусной остановке, поводя красивой рогатой головой. А дальше хитрость: чтобы сделать из одной комнаты две, надо разделить ее двумя шкафами, причем один шкаф поставить дверцей в одну сторону, а другой – в другую. Мудрено.  А еще, оказывается, в Бразилии удавы нянчат детей. Уютно будет поговорить обо всем этом с Лидией Филипповной. А еще бы упросить ее спеть романс про алую и белую розу.   

Проснулся он оттого, что водитель мусоровоза дудел в дудочку.  Когда мусорный ажиотаж рассосался и зеленая машина уползла к следующим домам, Виктор Витютеньев покинул будку. Тут, однако, поджидал его неприятный сюрприз в виде тети Кэры с костылем.   

Тем временем Валя Яркина пришла на работу, выставляя шею со следами так называемого засоса на обозрение зрячему технологу Ларисе. Производственная проблема, подлежащая скорейшему решению, была известна: проточная вентиляция работала так сильно, что слепые женщины, сидящие на кнопкопробельных машинах, неизменно простужались, хотя и обматывали поясницу более или менее шерстяными шалями. Вследствие этого женщины вывели вентиляцию из строя, а чтобы не дышать пылью, выбили стекла. Дирекция в свою очередь распорядилась забить окна листовым железом, так как слепым все равно не нужен свет. Лариса возражала, а Яркина испугалась пожара и решила бороться с дирекцией и трудовым коллективом одновременно.

В коллективе у нее была своя поддержка  –  слабовидящая Васса Железнова. Это была уже старая женщина, но на пенсию она не выходила и аккуратно пробивала кнопки с помощью кнопкопробельной машины. В свое время ее по ошибке посадили в тюрьму, и она попала в один лагерь с Лидией Филипповной, от которой на слух выучилась многим стихотворениям из золотого и серебряного века русской литературы. Дружба Вали Яркиной и Вассы Железновой основывалась на том, что Валя носила Вассе домашние пирожки, а Васса диктовала ей стихи, которые Валя записывала в общую тетрадку, надушенную духами «Чайная роза». 

Сегодня Валю особенно тянуло на стихи, и добрая Васса продиктовала ей красивое стихотворение, которое Валю взволновало, потому что она, хотя и училась в скучном ВЗИППЕ, но была, подобно Виктору, не чужда миру прекрасного. Кто написал стихотворение, этого Васса не знала. Она помнила только вечер в бараке,   когда Лидия Филипповна повторяла ей строчку за строчкой, а Васса шевелила губами и запоминала. 

Скажите, что сталось со мной?

Что сердце так жарко забилось?

Какое безумье волной

Сквозь камень привычки пробилось?

В нем сила иль мука моя,

В волненьи не чувствую сразу:

С мерцающих строк бытия

Ловлю я забытую фразу.

Впрочем, поэтические опыты быстро прекратились: Яркину позвали на летучку. Там ей было сообщено, что завод посетит лектор Бодулин, который прочтет лекцию о том, что загробной жизни не существует. На Яркину возлагалась обязанность   обеспечить явку сотрудников.

3. Общество «Знание»

Доцент Бодулин преподавал на экономико-философском факультете  «научный атеизьм». Преподавать ему было легко, так как существовали на этот счет методические указания, а сложные вопросы науки и религии трактовались в книжке, которая называлась «Спутник атеиста». Искусство педагогики сводилось в его случае к нежно-голубому пиджаку, в кармашек которого втыкалась вечная рука с золотым пером, и особой интеллигентной речи, куда включались слова «спонтанно», «эндивидуально» и некоторые другие.

Все бы хорошо, но было Бодулину скучно, что и было написано на мягкой его физиономии. Сначала смутно, но потом все отчетливее захотелось ему почти того же, что вурдалаку Голубенко – какой-нибудь интрижки. Но как взяться за это, он не знал. На работе, где «эндивидуально», нечего было и думать, а дома сидела жена.   Постепенно сформировалась идея воспользоваться для этой цели лекциями по линии общества «Знание». Могучее это общество выдавало путевки и посылало читать лекции, а потом по этим путевкам платило один рубль и двадцать копеек. Вот и сейчас общество послало доцента Бодулина рассказывать про отсутствие загробной жизни сразу в два места: к слепым и в домоуправление. На домоуправление он надежды не возлагал,  а вот у слепых рисовалось ему что-то нежное и безответное, которое будет чуткими пальцами ощупывать его, Бодулина, лицо, как в повести «Слепой музыкант» из «Родной речи».

Когда же Бодулин увидел зрячего помощника инженера по технике безопасности Яркину, он инстинктивно стал ее касаться и касался на протяжении всего разговора, вращавшегося вокруг места и времени проведения лекции. Были эти касания как бы   спонтанны и, несомненно,  «эндивидуальны».  Яркина же касаний избегала, вполне спонтанно и индивидуально, и немолодой, рыхлый дядька ее совсем не увлекал. Она думала о Викторе.

А Виктор в это самое время принял от подкараулившей его тети Кэры костыль и покорно поплелся в будку подшивать брюки и поджимать ногу. Он нес под мышкой большой и страшный костыль и думал о тех горемыках, которые в прошлом брели с ним по жизни и, возможно, добрели до Братского. Грозен, мрачен и нелеп был деревянный костыль, обшитый сверху черной потертой кожей. Совсем в другом, светлом мире жила Валя Яркина, с ее вишневыми бусами и духами «Чайная роза», а не карболкой, которой пахло от страшного костыля тети Кэры.

 Еще раз коснувшись Яркиной и завистливо запомнив красное пятнышко на ее шее, отступил рыхлый Бодулин. Планы его менялись, и теперь ему предстояло начать с лекции в домоуправлении.   Домоуправление это находилось в подвальчике, под тем домом,  где проживала Лидия Филипповна.  

 Не выдержал романтичный Виктор, бросил костыль, распорол зашитые было брюки и побежал к проходной встречать Валю Яркину.

Встреча вышла очень радостной, совсем не такой, как встреча Бодулина с управляющей домами.  Вечер Валя и Виктор провели в Кировском саду. Перехватив дома у Вали  пирожки, они запили их на улице красным ситро и уселись на скамеечку.

Валя читала стихи. Не сегодняшние, она еще не успела выучить их, а другие и тоже красивые. Это были стихи про орла, который все поднимался и поднимался вверх, пока не умер, но он взлетел так высоко, что, как сказала напоследок Валя Яркина «не была добычей для игры его великолепная могила». Виктор пришел в восторг. Такой замечательной могилы он даже представить себе не мог.

«И лоснились коричневые крылья», - повторил Виктор запомнившуюся фразу.

Но, когда зажглись звезды и к запаху кашки стал примешиваться запах роз, Виктор снова припал к нежной шее своей подруги. Это повторилось и на следующий вечер.

Но следующий вечер закончился самым зловещим образом. В черном провале аллеи вспыхнула папироса, и вот прямо перед влюбленными выросла тщедушная фигурка Выходного. Ничего не сказал Выходной. Пыхнул папиросой и прошел мимо. Виктор провожал Валю, нарочно петляя по улицам, но где ему было спрятаться от старого вурдалака! На счастье или несчастье, налетела  ночная гроза. Валя успела забежать домой, а Виктор стрелой понесся к будке.

Едва захлопнулась железная дверца, как ударил гром и обрушился ливень. И сразу же стали в его будку скрестись, и стучаться, и трясти дверцу. И сквозь шум дождя слышалась грязная ругань тети Кэры. «Если и Лёжачий с ними, откроют они дверь», - вот о чем думал Виктор. «Отдай костыль!» - хрипел Выходной. И снова гремел гром, и молнии сверкали сквозь щели трансформаторной будки, словно возвращая в нее утраченное электричество. И шумел дождь, и неясно было, есть ли еще снаружи страшная компания или уже отступила к своим кладбищенским норам. Съежившись, уткнувши голову в колени, сидел Виктор и шептал Валины стихи: «В кабаках, в переулках, в извивах, в электрическом сне наяву я искал бесконечно красивых и  безумно влюбленных в молву».