* * *

            Два человека в белых, свободных одеяниях стояли на берегу моря, любуясь штилем. Диск солнца вишнево улыбался, посылая багряные лучи, синим просторам, ведь они находились на особой синей земле.

            - Сколько живу, здесь – не знаю? В этом месте нет привычных измерений времени, но хорошо, что есть дни и ночи, правда они гораздо длиннее…, - говорил Алан тот, который был помоложе. – Меня устраивает благодать этого мира, но главное здесь я стал более зрелым внутренне…, - и, помолчав, он добавил. – Только эта преследующая, вездесущая тоска, а ведь когда я был с ней, такого не было, она могла излечить любую рану и дарить ежедневную радость... Ну, кто скажет, когда закончатся ожидания, когда я встречусь с ней?

            Невысокий плотный седой мужчина почтенного возраста по имени Токон словно продолжал его мысли.

            - Потерпи немного, я чувствую, что твоя тоска закончится, когда заживет трещина на моем сердце.  Осталось всего ничего. Почему-то именно в последнее время моя боль отделилась от меня и стала твоей, видимо эта боль не дает тебе покоя. Знаешь, я давно простил тебе то, что ты сам себе не мог простить долгое время.  

            Ветер податливо струился, целуя своими нежными дуновениями воду, песок, одеяния и волосы двоих. Солнце бросило несколько закатных зеленых лучей в море.

  - Зеленые лучи…, они, правда, изумительны! Иногда, если присмотреться, но это бывает гораздо реже, можно увидеть и синие, - рассуждал седовласый. – Почти все как на земле. 

- И зачем же я ушел из той земли, зачем?! – словно обращаясь ко всем и никому, вопрошал молодой человек.

- Ты не поверил в то, что можешь быть счастливым?

- Я поверил, ведь радость бытия была так осязаема, отчетлива и солнечна…, но не смог до конца быть счастливым,  просто не дал себе это право.

И тут со стороны востока они увидели стройный силуэт, направляющийся к ним. 

- Трещина зажила, и тоска улетучилась, - заулыбался старец.

А молодой мужчина, в миг, озарившись внутренним теплом и светом, со слезами на глазах прошептал:

-  Моя солнечная богиня…

И он даже не удивился тому, что она ничуть не изменилась, не смотря на разлуку в дни и ночи.  

* * *

Сделав множество дел по дому Эдита, едва добравшись до кровати, уснула, не чуя своего тела. Но после вполне обычного дня ей приснился неожиданный сон. Её длинные с бронзовым отливом кудрявые волосы стали вздыматься вверх и вся она начала заряжаться незримым током. Вокруг стояла такая непреодолимая темнота, она словно очутилась - нигде. Не было ни страха, ни понимания того, что происходит. Затем пространство озарилось, и появился невероятно высокий молодой человек с аристократичными чертами лица в бело-золотистой одежде.  

- Завтра ты проснешься взрослой женщиной тридцати пяти лет, - твердо сказал он.

- Но почему, мне ведь всего семнадцать лет. Я хочу быть в своем возрасте, я не хочу так быстро стареть!   Не хочу!

- Я не люблю повторяться. Впрочем, переживать не стоит, девушкой ты останешься тоже.

- Как это так, я ничего не пойму?!– во сне от беспокойства билось юное сердечко.

Затем перед глазами Эдиты встало сердцевидное переливное яблоко, насыщенное ароматами.  Оно становилось все больше и больше. Алое личико фрукта, его незабвенный запах начали прельщать девочку. Ей захотелось взять эту красную упругость в руки и надкусить её. «Так, наверное, сделала Ева», - такая мысль пробежала у неё, а вслед за этой мыслью из яблока вылез противный, толстый червяк с черными поперечными колечками на громадном брюхе. Эдита брезгливо поморщила нос. Прозорливому червяку это не понравилось.

- Что, я тебя отвращаю, малышка? Но запомни, чаще всего так бывает, где сладкое манящее и вкусное, красивое и сочное – живем мы собственными персонами – червяки. И с нами бороться нелегко.

Сердцевидное яблоко раскололось на две равные части, и девочке стало  неприятно, будто раскололся не фрукт, а что-то иное, каким-то образом имеющее отношение к её судьбе.

Внезапно появившиеся – яблоко, червяк и невероятно высокий мужчина испарились в воздухе.    

Проснувшись, Эдита удивилась яркости сна. «Все было детально и отчетливо, как наяву», - подумалось ей, и взгляд упал на собственную грудь. Тут она не поверила своим глазам, её груди стали, словно два полных наливных фрукта. В испуге вчерашняя девушка бросилась к зеркалу и увидела себя, но только повзрослевшей молодой женщиной. Она подняла свою цветастую сорочку – ноги стали крепче и покруглевшие ягодицы предательски выпирали из-под трусиков. «Кошмар! Ужас! Что это такое?! Боже, скажи, за, что мне такое наказание?! И почему, почему - я?!», - разрыдалась Эдита, недоумевая такому несправедливому решению невероятно высокого человека. Ей было так больно, что захотелось разбить зеркало кулаками и в тот момент она, наверное, даже не почувствовала бы  колкие частички разбитого стекла. «Уж лучше осколки в ладонях, чем постареть за одну ночь!», но Эдиту остановило только то, что её бабушка ещё спала. «Что я ей скажу, она ведь не выдержит, я не должна показываться ей в таком виде…», - в сердцах думала новоявленная женщина, рассматривая свое лицо покрасневшими от влаги глазами. «Морщин нет, если так посмотреть, то и лицо вроде красивое,  но от этого мне ничуть не легче». И еле-еле натянув джинсы и футболку на более уплотненную фигуру, девочка-женщина вышла из дому.

В смятенном подавленном состоянии Эдита долго гуляла по бульвару Эркиндик, что в переводе означает - свобода. Но продолжительные прогулки на любимой летней улице в тот странный день не принесли ей, ни свободы, ни облегчения.  От переживания у неё потели ладони, и она завистливо смотрела на всех проходящих людей, и на тех, кто беззаботно сидел на полосатых цветных скамейках под ветками старых дубов. «Уж с ними такого точно не случалось и не случится», - думалось ей.

* * *

Прошло три месяца. Эдита с горем пополам начала привыкать к своей необычности. Девочка-женщина в один день становилась семнадцатилетней, а на другой тридцатипятилетней.  Ежедневные метаморфозы естественным образом повлияли и на ход её жизни. После мистического сна она решила жить одна, сняв крохотную, убогую комнатушку на окраине Бишкека, помышляя торговлей. Ей пришлось заниматься продажей яблок, однако этот незатейливый бизнес все-таки приносил доход. Благодаря перепродаже Эдита оплачивала квартплату, покупала минимум продуктов и посылала письма без обратного адреса с небольшими деньгами своей бабушке (ей не хотелось, чтобы она была свидетелем её перемен). Каждый день у знакомого оптовика девочка-женщина брала фрукты под реализацию, а он только качал головой: «Какие похожие сестры и обе – красавицы, да и руки у обеих золотые и легкие. Все яблоки нарасхват», - но оптовику и в голову не могло прийти, что каждодневно сменяющиеся старшая и младшая - это всего один человек.

Однажды Эдита прогуливалась после рабочего дня по аллее длинного парка, когда бабье лето золотило своей красой, а листья срывались с тополей и дубов из прозрачной невесомости на твердую коричневую, чуть разрыхленную землю или асфальтированную поверхность. Вся картина вокруг была такой, какой мечтают запечатлеть на полотнах одержимые художники и поэты. «Но какие бы, ни были гениальные картины у творцов, сколько бы, ни описывали писатели прелести мира все равно жизнь, где чувствуются запахи и ветерки, где ты идешь, и твое сердце бьется в такт окружающему – прекрасней! –  думалось ей. – Вот, к примеру, эта тоненькая сетчатая переливная паутина, висящая на этой ветке, так трепещет от радости жизни…».

 Молодой человек, проезжающий мимо на большом джипе мгновенно дал по тормозам. Он просто не мог проехать мимо этой молодой женщины. В тот момент Эдита казалась  невероятной –  родненькой дочерью солнца, ведь её рыжие, курчавые волосы легонечко развевались по ветру, а в глазах цвета неба, сияла восторженность. Открыв черную дверцу машины, он неожиданно перебил все её жизнеутверждающие мысли.

- Как зовут такое совершенное создание? - поинтересовался незнакомец.

- Эдита, - последовал ответ.

- А меня Алан. Можно спросить, а чем ты так любовалась?

- Осенью и паутинкой…

- Паутиной? В первый раз вижу человека, которому нравятся паутинки. А пауки тоже нравятся?

- Нет.

- Так не должно быть, это же они рукодельничают… или точнее слюнодельничают.

- Если я люблю яблоки, это не значит, что мне нравятся червяки.

- Ну, да вообще-то - заулыбался он.

И они разговорились, в конце беседы Алан, который, кстати, тоже был рыжеволосым, непринужденно спросил:

- Может, завтра встретимся, сходим в кино? Если хочешь, погуляем по парку?

«Завтра я же буду девчонкой, как ему объяснить. Он все равно ничего не поймет»

- Нет, я не могу, - твердо сказала Эдита.

- Почему?

- Не спрашивай, просто не могу и все.

- Давай я хоть довезу тебя до дома?

- Нет.

-Жаль, очень жаль, - проговорил, расстроившись, владелец дорогого авто.

И она побрела, как по пожухшим, так и по новым, словно лакированным листьям в потерянных чувствах и вся радость мировосприятия легкой голубоватой дымкой улетучилась от неё.  «Я ни с кем не смогу встречаться потому, что никто не поймет мою необычность». Слез на глазах не было - только на ладонях начал проступать пот, когда она раскрыла левую, то увидела маленькую сердцевидную слезинку розоватого оттенка. 

* * *

Зеленый лупоглазый старикашка карликового роста с шершавой и прыщавой, одним словом крокодиловой кожей бегал и прыгал по дому. От нечего делать он брал в руки ножи и вилки и начинал их подбрасывать вверх. Иногда этот человечек начинал безудержно хохотать, а то и безумно выдирать себе пальцы, на месте которых вырастали новые. Всё утро и вечер он не знал, куда себя ткнуть, а под конец, уставши от погано проведенного дня, он сел у окна, наблюдая за снежинками. «Какие они глупые пустышки, - рассуждал он, глядя на белоснежный танец маленьких кристаллов, склонных к таянию.  – Падают, как падшие женщины. Зимний снегопад – это банально и неинтересно. Хотя нет, помню, однажды, когда я был в Италии, то видел кровавый, красный снег. Говорят, что это редкое явление, но  впечатляющее зрелище!»

После своих размышлений лупоглазый уснул на подоконнике, большим картофельным носом, а точнее огромными ноздрями упираясь и дыша в морозное стекло и пузырчатые слюни цвета болота и запаха прогнившей лягушки стекали с его толстых безобразных губ.

* * *

Чередовались дни. Эдита, как и прежде выходила торговать на свое место на рынке в южной части столицы.  Однажды в середине февраля к ней подошел покупатель в черной кожаной кепке и в короткой дубленке.

            - Пожалуйста, два кило яблок.

            Продавец подняла глаза и увидела – его, того с кем она беседовала в разгар бабьего лета, тогда она даже не обратила внимания на то, что у него были серые большие гипнотизирующие глаза.  

            - Я вас где-то видел, вы на кого-то очень похоже, - лицо Алана прояснилось. - У вас нет  сестры по имени Эдита?!

            - Нет.

            - Скажи мне девочка, как тебя зовут?

            - Вы мешаете мне торговать идите, идите…, - говорила девушка, покраснев и опустив глаза.

            - Ты так похожа на Эдиту, бывает же такое сходство, - удивился он.

            Алан ушел вместе с двумя килограммами яблок, а её душа завыла вместе с холодным сухим серым февральским днем. Сердце внутри сначала сжалось до крохотной точки, потом расширилось до невероятности, и ей показалось, что земля раскололась на две части, и  она упала в бездну неизведанного чувства.  

            А на следующий день Алан проезжая мимо, припарковал  машину возле рынка и вышел, он хотел ещё раз посмотреть на девушку, так похожую на Эдиту. «Да, та женщина из осеннего парка просто необыкновенная, прямо волшебница… не дает о себе забыть, я ведь разговаривал с ней совсем недолго, всего полчасика», - думал он, и просиял, когда вместо девчонки увидел  саму Эдиту.

            - Вот у тебя сестренка неласковая, - начал он. – Прогнала меня вчера. Но какая-то сила, меня снова привезла сюда. Чувствовалось, что эта девушка, похожая на тебя, что-то недоговаривает. И не ошибся ведь... Впрочем, все это ерунда, главное я увидел тебя. Ну, рассказывай как дела?

            - Отлично, а ты как?

            - Процветаю и увядаю одновременно.

            - А так бывает?

            - Да, все дела идут хорошо, но не хватает близкого и родного человека. Наверное, надо жениться. Мне ведь уже тридцать лет.

            - А мне тридцать пять…

            - Брось, не может быть…

            - В этом мире все может быть. Иногда реальное становится нереальным, а нереальное реальным.

            - Да, так оно и есть. Это ты точно подметила, а рассуждаешь ты глубоко. Если хочешь, можешь работать в моей фирме. Я занимаюсь довольно прибыльным делом.

            - У меня нет высшего образования, поэтому я и торгую яблоками.

            - Будешь моей помощницей, я тебя всему научу.

            - Это ты так всем девушкам предлагаешь? – кокетливо улыбалась Эдита.

            - Тебе одной, тебе одной…, - и улица словно встрепенулась от этих слов. - Потому, что я не смог забыть солнечную богиню, которая любовалась паутиной. Давай все-таки будем встречаться.

            - Да, но только не каждый день, точнее через день…

            - Договорились.

            И все завертелось, закружилось - февраль помахивал своим скудно расшитым платочком, сотканного из сухих веток и тающего снега.  А тем временем  с неба начал тихонько рассыпаться сквозной март, с каждым днем набирая силу и тепло. Однако все секунды и минуты безоглядно, неумолимо шли вперед, что и весна начала сдавать свои позиции и во владение входило новое стремительное лето.

            - У меня никогда не было таких длительных платонических отношений. Странно, почему ты боишься близости, это же так естественно? Может тебя кто-то обидел или ранил? – спросил на одном свидании Алан Эдиту.

          - Нет. Просто у меня не было ни парня, ни мужчины до тебя.

            -До тридцати пяти лет и при такой внешности… Ты просто редкая женщина…, - удивлялся мужчина, почти не веря, но в искренних глазах цвета неба была такая чистота, что ему стало неудобно от своих сомнительных мыслей.

            - Так получилось, - не выдержав Эдита, начала. - Слушай Алан, давно тебе хотела сказать, но как-то не решалась… я двоякая женщина, двуликая, - собирая внутренние силы, она рассказала ему свою историю, о которой уже невозможно стало молчать потому, что этот секрет буквально вымотал её нутро. – Это трудно понять, но так произошло. Моя сестренка, которую ты видел в середине феврале, это – я…

            Алан сидел ошеломленный её рассказом на скамье бульвара, затем  схватился за голову, и мучительно стал над чем-то размышлять.

- Вот как оно оказывается, в жизни бывает, вот как.

- Теперь выбор за тобой, я прощу тебя, если ты уйдешь, ведь  нелегко встречаться со странной женщиной с непонятной судьбой.

Но вдруг совершенно неожиданно для Эдиты он спросил:

            - Ты согласишься быть моей женой?

            - Что?! Ты, это серьезно, после всего, что я тебе сказала?!

            - Да! Я же буду самым счастливым человеком на свете – гарем в одном лице. Юная прелестница и зрелая красавица, а самое главное никто  друг к другу не ревнует, что может быть лучше! Об этом мечтают все азиатские мужчины. Ты же знаешь, у нас есть страсть к двоеженству, а тут два солнца в одной богине.

            Алан засмеялся, а затем с грустинкой в глазах внимательно посмотрел на Эдиту.

            - Вот это судьба. У нас столько сходств. Мы оба рыжие и светлоглазые кыргызы,  имена у нас нетрадиционные...

- На этом наши сходства кончаются.

            -Возможно…, - ответил новоиспеченный жених, хотел было что-то ещё добавить, но прикусил нижнюю губу.

            * * *

            Двухэтажный особняк Алана после убогой комнатенки показался Эдите апартаментами из кинофильмов. Дом был обустроен новейшей техникой,  все пахло свежей мебелью и глянцевыми спортивными журналами. Весь дом дышал обеспеченностью и вкусом. Молодая женщина с придыханием обходила комнаты и щипала себя за щеку, убеждаясь, что все происходит наяву. «Главное  я смогу больше помогать бабушке, - радовалось её сердечко. - Долго же мне пришлось, от неё таиться, теперь и она все знает. Может, я её перевезу сюда. И в жизни бывают сказки с хорошим концом».

            - Ты мое солнышко, ну, говори, о чем призадумалась? - спросил Алан, подойдя сзади, целуя роскошные пряди и волнующую шею.

            - О бабушке. Может, она будет жить с нами, как ты думаешь?

            - Пусть приезжает в гости в любой день, кроме субботы. Мы для неё найдем подходящую комнату. 

            - А что в субботу?

            - В конце недели надо отдыхать.

            - Знаю, суббота – это твой любимый день. Ты даже свидания не назначал по субботам. Посвящал конец недели только себе. Ух, какой эгоист! – лепетала Эдита, увертываясь от ласк Алана.

            А ночь того дня была просто несказанной и непередаваемой. Казалось, что  две половинки одного сердцевидного яблока соединились и наслаждались сладостью друг друга. Их волосы в темноте отливали бронзой, а души трепетали в радостном предвосхищении того, что обязательно должно случиться.

            Прошло три необыкновенных дня и Алан ни с того ни сего забеспокоился.

            - Езжай на выходные к бабушке.

            - Я с тобой не хочу разлучаться даже на минуту.

            - Тогда будь готова к тому, что я скажу. Садись на диван, - его лицо было очень сосредоточенным.  -  Подожди, надо выпить.

Он ушел и вернулся через минут пять, держа в руках стакан виски со льдом. Мужчина, молча и понуро, сел на кресло. В комнате стояла замогильная тишина и Эдита, замерев в ожидании, не осмеливалась, ни полусловом, ни полувдохом прервать напряженное и все нарастающее молчание.    

- Я прекрасно помню свою маму, - стройная, красивая, улыбающаяся.  С ней связанно много детских, милых воспоминаний, но так получилось, что она  рано ушла из жизни. Да и  папа мой был прекрасным человеком, который воспитал меня и дал хорошее образование. Всю свою жизнь он посвятил мне, благодаря его стараниям и труду сейчас я успешен и обеспечен. Сам он умер в шестьдесят лет от рака и после кончины отца  меня часто навещал его близкий друг Токон. Ему я помогал, как мог: отправлял на курорты, санатории, возил продукты. Почему-то Токон стал для меня очень близким человеком, он словно заполнял вакуум, который образовался после потери отца. И в прошлом году летом мы решили на выходные съездить на пикник. Набрали кучу еды, выпивки и в путь. Там в горной местности в тени деревьев и гор, возле шумной речки он вспоминал молодые горы, рассказывал различные байки из своей жизни и мы, выплевывая косточки арбузов и попивая беленькую, смеялись. «Ой, какой я был сорванец и хулиган, сколько хорошеньких женщин видел, - качая головой, говорил Токон. – А твой папенька не был пригодным ни к чему. Наверное, был импотентом, хорошо успел зачать тебя». «Что вы такое говорите?! Вы же были его другом!», - я взглянул на него с недоумением. «Друг, как громко сказано! Что ты вообще в этом понимаешь? Он просто жил и завидовал мне, что у меня хорошо стоит, что все бабенки за мной увиваются!». Я не верил своим ушам и глазам, Токон был образованным и умным человеком. Порой, он меня учил таким интересным вещам и обладал почти энциклопедическими знаниями. Затем мое удивление  сменилось злостью: «Пригрел гадюку на груди, а он такой подлец, а я все бегал к нему за советом, как к родному отцу – наивный дурак!», - теперь я понимаю, что это были хмельные мысли, но в тот момент…, но в тот момент…, да и  Токон совсем одурев от водки, продолжал. «И почему такая несправедливость - ты у отца такой преуспевающий и умный, а мой сын алкаш и невеста гулящая, а я ведь в университете лучше твоего отца учился и шустрее был, - тяжело сопя от водки, он продолжал. - И женщина твоему папане досталась самая красивая из университета…, а знаешь я твою маменьку, когда она была молоденькой и сладкой, сочной как черешня – вкуснее этих арбузов и фруктов я, раньше твоего папеньки … и почему она выбрала его, а не меня?! Так вот я твою маму…». «Замолчи! – зло крикнул я, зная, что он хотел сказать.  - Или сейчас пожалеешь, что родился на свет!!!». Однако он не замолчал. «Трахал, трахал…, трахал я твою мать!!!», -   произнесенная фраза, как обухом топора ударила меня. Это ужасное слово эхом закружилось в моей голове.  Что со мной произошло, не знаю?.. Я, вскипевши и озверевши, в считанные секунды взял нож со скатерти и…, и…,  - тут глаза Алана наполнились слезами и нервно задрожали руки, с силой он поборол свое волнение. – Я… я…  всадил ему прямо…, прямо в сердце..., прямо в сердце. Горячая кровь хлынула на мои руки – это мгновенье в моей жизни стало самым отвратительным и невыносимым…. Через несколько минут спешно, рыдая и трясясь, я в страхе заметал следы своего преступления, и тело Токона бросил в речку. Теперь мои руки в крови.

Алан замолчал на несколько мгновений, и даже казалось, что молекулы в комнате двигались сосредоточенно и напряженно.

- …все ждал и ждал, когда придет милиция, но Токона, ни сын, ни невестка не стали искать, а меня никто и не думал подозревать - я, же с виду такой добропорядочный. Тогда думал, что тюрьма – худшее наказание для человека.  Но, нет - там заключенные сидят и знают, что несут какую-то ответственность за свое преступление, а я хожу, мучаюсь и маюсь, мучаюсь и маюсь. Скажу честно я бы смог вынести клетку, ведь оказалось, что метания совести – хуже тюремной убогости, жидких похлебок и побоев. Знаешь, есть очень правдивая притча, борясь с драконом, ты сам превращаешься в него, но становишься более свирепым и безжалостным зверем...

Эдита сидела на черном большом кожаном диване без слез и без лица. Допив до дна виски Алан, встал с кресла и бросил стакан в окно, пронзительные прозрачные осколки разлетелись и бесшумно упали на пол.      

- Завтра я превращаюсь в отвратительного зеленого старичка, на которого тебе будет даже противно посмотреть. Такая метаморфоза происходит со мной каждую субботу. Такое наказание придумал мне нечеловечески высокий мужчина с потустороннего мира. Не знаю, кто он волшебник, или Бог,  – и, помолчав, произнес. - Прости меня, если сможешь, что все это не сказал до нашей семейной жизни. Хотел, но просто не смог.  Когда-то ты сказала мне, теперь выбор за тобой, я прощу тебя, если ты уйдешь. Эти же слова говорю я, ну если хочешь, уйду, сам - дом и все нажитое подарю тебе.

 - Мне ничего не надо от тебя,  - промолвила бледная Эдита и буквально выскользнула из ужасной комнаты откровения.

            * * *  

Вот уже третью неделю глаза и ладони девочки-женщины не просыхали от влаги. Она ушла от Алана в свою комнатенку, ей не хотелось видеть, ни землю, ни город, ни людей. Эдита не могла, ни торговать, ни улыбаться, а только с растрепанными чувствами и с неостанавливаемой болью бродила по безразличному к её личности городу, не замечая ни домов, ни машин, ни лиц, ни деревьев и ни остановок. А затем впервые за более чем двадцать дней, она села в полупустую маршрутку. "Жаштыгым татаал жолдон жаңылышып, Долондон канатымды кайрып алдым”, -   задушевно пел эстрадный исполнитель. Слова о сложном пути молодой жизни и аранжировка мелодии со всплесками волн буквально проникали в потерянную, словно продырявленную и оттого более ранимую душу Эдиты. В транспорте она не смогла быть больше трех минут, не выдержав внутренних стеснений, женщина второпях вышла на летний тротуар. Такая тоска проникла в неё, что ей стало невыносимо больно посмотреть даже на небо.

«Ровно год назад судьба дала мне испытание, от которого можно было бы сойти с ума – быть двуликой. При этом я старалась не потерять себя, а оставаться цельным и единым человеком. Может, меняясь внешне, я изменялась внутренне, но лишь на каплю. У меня семнадцатилетней появляется некая капризность, у тридцатипятилетней – требовательность, но я была одним человеком, а он…, - тут она вспомнила Алана, который обожествлял её любое каждодневное перевоплощение и его нежные любящие объятия. – Но откуда я могла знать, что он способен на самое омерзительное в мире преступление». 

Две соленые плавные струйки стройно и быстро потекли по щекам. Эдита крепко сжимала потные ладони, а когда разжала их, то увидела на левой длани большую красную сердцевидную слезинку, расколотую пополам. Ей вспомнился знаменательный сон, который перевернул все с ног на голову и слова толстого червяка. «Запомни, чаще всего так бывает, где сладкое манящее  и вкусное, красивое и сочное – живем мы собственными персонами – червяки. И с нами бороться нелегко». Затем пред ней предстали золотистое время с тонкой сетчатой и переливной паутиной и сухой серый день февраля, когда она упала в бездну неизведанного чувства. 

«Я девушка и женщина, и это не случайно. Значит, высшая сила готовила меня к испытаниям. Значит, во мне должна быть двойная, а то и тройная сила. Значит, я должна быть решительной. Тогда слезы из глаз и ладоней  отступайте от меня, уходите прочь, просыхайте  – я не буду вашей пленницей! Из любой ситуации я должна выйти победительницей! Испытание двойные, а то и тройные, лишь закаляют мой характер! Да, пусть, пусть мне судьба досталась с червоточинкой, но не позволю червю сомнения грызть мое сердце и душу.  Хотя…, хотя  я точно не знаю, что будет сейчас настоящей силой уйти любя от этого человека, или быть с ним и в радости и в беде. Но какое бы решение я не приняла – буду следовать ему прямо и неукоснительно. В прошлое лето,  мне судьбой  дано было стать человеком вдвойне…, а этим летом я стану сверхчеловеком! Да, стану и останусь – сверхчеловеком!»

Обычно равнодушно гуляющий дух Бишкека остановился, и у него захватило дух от молодой женщины, и он – бывалый, все видавший, наконец-то обратил внимание на её личность и присвистнул от удивления.  

            * *  *

- Алан, быстрее вставай, ты опоздаешь на работу, я приготовила тебе кофе, - будила сонного мужа Эдита. 

- Бывают же такие солнца, которые не дают спать, - и, подумав, мужчина с улыбкой  добавил. – Плохо гладят рубашки и брюки, да и готовить совсем не умеют.

- Ну, тогда иди и сдавай вещи в химчистку и найми себе шеф-повара! - начала было ругаться супруга.

- Ну, что надулась, крошка? А я забыл, ты сегодня у меня совсем, совсем маленькая. Вот завтра, когда ты уже повзрослеешь,  поговорим с тобой по-другому.

Мужчинка встал с кровати и стал целовать небесные глаза. 

 - Я самый счастливый человек в мире потому, что у меня есть - ты. Кстати, завтра суббота и мы с тобой пойдем в кино.

- Хочу напомнить, если бы не я, по субботам ты бы сидел дома с крокодиловой кожей, пускал слюни и изнывал от своей глупости. 

- Ах, ты моя прелесть своей любовью и лаской ты смогла затушить мою боль и победить злого старичка, я так рад, что его давно больше нет.

- Поэтому ты не имеешь права ставить претензии насчет рубашек, брюк и кушанья. Ты замечаешь только плохое, но у меня ведь получается вкусный яблочный пирог, - выбиваясь из-под ласк, ворчала жена. – И вообще если бы я не была твоей помощницей по дому и в  бизнесе, ты бы давно зачах.

- Я не представляю, какой была бы моя жизнь без тебя. Поэтому  сегодня поезжай к бабушке собери её вещи. Ты же хотела, чтобы она была рядом с тобой.

Юная Эдита захлопала в ладоши.

- Спасибо, милый. Два моих родных, близких человека будут рядом со мной! Что мне ещё нужно!

В вечер того дня водитель торопливо вез бабушку и хозяйку домой. Все дорогу девушка целовала свою родственницу:

- Боже мой, после всех испытаний я стала такой счастливой! Я даже не ожидала, что мне дано быть любимицей судьбы! Меня так любит, так любит эта жизнь!

- Да, ты с детства была неординарной и внешне и характером. Да и судьба у тебя такая необычная, - подтвердила бабушка. – Помню, когда тебе было восемь лет, ты говорила, что будешь жить в большом доме с умным и красивым мужем. Мечты сбываются.   

Когда они приехали домой, девушка радостно влетела в спальную комнату, но наткнулась на холодное тело супруга, который отравился таблетками и предсмертную записку.

 «Эдита – ты самая лучшая и неземная. Ты мне подарила такое большое счастье, и я каждый день встречался со светящейся радостью твоего солнца, которое живет в твоем сердце, в душе, в волосах, глазах и во всем твоем облике. Два года с тобой равны двадцати годам с любой другой женщиной потому, что ты просто – богиня, и поэтому я решил уйти.

 Я боюсь спугнуть яркие неповторимые лучи, которые зажглись в моем доме и над ним…,  боюсь, что наступит тьма…, боюсь, что мне нельзя быть таким счастливым…, боюсь, что наступит день, когда я не обожгусь радостью твоего солнца. Более восьмисот дней я жил, обжигаясь твоим солнцем, греясь от ласковых, нескончаемых лучей…, более восьмисот дней – это достаточный срок для меня».

Эдита полушепотом читала записку,  позади неё стояла растерянная бабушка, и девушка со слезами на глазах бросилась к ней.

- Почему жизнь так невзлюбила, так невзлюбила меня?! Что наделал Алан?! Он думал, что я его солнце. Но он не понял, что для меня он тоже солнце, без которого мне будет темно и трудно жить и дышать. Бабушка, теперь мне будет невыносимо больно посмотреть даже на небо.

- Сколько лет жила, такого не слышала, даже в кино не видела, чтобы умирали от счастья! - негодовала пожилая женщина. - Он, что свихнулся, сошел с ума?! Оставить тебя вдовой, видишь ли, он обжигался радостью твоего солнца. Иметь все – богатство, здоровье, красавицу-жену и отравиться, даже ненормальные так не сделают…. Извини, внучка, что я говорю, не знаю, просто мне обидно за тебя, - слезы комом встали в горле у бабушки, и она заплакала. – Мало того, что твой отец бросил мою дочь, когда ты ещё не родилась, а ей бедняжки пришлось уехать за границу, но и там дочурка не устроила судьбу, так ещё и эта беда...   

А девушка уже не слышала причитаний, она  подошла к бездыханному телу супруга, присела, взяла его ладонь и тихо сказала, прощаясь с ним и прощая его:

- Когда я возвратилась к тебе, то не знала, это проявление силы, или слабости, но себя уверяла в том, что это и есть сила. И теперь я не знаю, твой поступок, это решительность, или трусость?.. Ты не дождался возмездия и решил судить себя сам? Твоей совести претило быть счастливым? Но неужели ты не подумал, что за годы жизни можно было бы сделать много добрых дел, можно было бы…

Обычно люди от горя стареют, а Эдита наоборот стала жить в соответствии со своим природным возрастом.  Прошла и двуликость. На земле она прожила ещё пятнадцать лет и ушла из жизни ровно в тридцать пять. В последний путь её провожала бабушка.

А Эдита просто уснула и во время сна, она сначала встретила невероятно высокого мужчину - волшебника с потустороннего мира, или Бога, видимо ему нравится находиться в статусе инкогнито. Он ничего не сказал ей,  только одарил женщину  яблочным ароматом, после чего её золотистая душа легко, словно тоненькая переливная паутинка, полетела к вишневому закату синего мира.