|
1
Ну вот и утро. Обычное серое
утро. Новый день и новые надежды… Хотя, какие ещё надежды могут быть в моём
случае? Мне тридцать, я холост, живу в какой-то халупе, которая к тому же и не
моя вовсе. Всё, что у меня есть – это мольберт, полупустые тюбики с красками
и мои картины на стенах, которые и даром
никому не нужны. Ах да, у меня ещё есть деньги, которых едва ли хватит, чтобы
протянуть недельку-другую, а потом мне неминуемо грозит долговая яма, голод и
улица со всеми её неожиданностями и «приятными» сюрпризами.
В отличие
от других, у меня нет ни семьи, ни собственного жилья, ни стабильного дохода.
Раньше я об этом как-то не задумывался, считал, что всё это помешает мне стать
настоящим художником. Так я им не стал, хотя раньше у меня получались довольно удачные
картины, которые хорошо продавались, но потом что-то во мне как будто
оборвалось. До сих пор не пойму что это…Я садился за мольберт, брал в руки
кисть и…сидел так часами, не решаясь сделать первый мазок, было ощущение, что
кто-то держал меня за руку мёртвой хваткой. Я выходил из себя, нервничал,
разбивал в кровь свои кулаки об стены, от чего на них остались кровавые следы,
а потом меня как будто кто-то облил холодной водой: я стал холоден и безучастен
ко всему. Я больше не знал чего я хочу и
куда мне двигаться дальше. Я попал в тупик, из которого, как мне казалось,
выхода не было и не предвиделось.
Целыми
днями я проводил у себя в комнате, валяясь на мятой и грязной постели, тупо
пялясь в потолок, наблюдая за тем, как пауки в своих углах плели прозрачные
паутины, выходя из комнаты лишь за тем, чтобы купить себе еды. Даже прогулки по
вечернему Риму утратили для мен прежнюю прелесть. Этот город стал для меня
таким же пустым и заброшенным, как и Колизей со своими трибунами, на которых
когда-то давно жители Рима с таким неподдельным интересом и упоением наблюдали
за тем, как гладиаторы убивали друг друга.
Люди
настолько опротивели мне, что меня стало тошнить только от одного их вида. Я
стал замкнут и необщителен. Многие мои друзья и знакомые удивлялись: что это
стало с прежним весёлым и жизнерадостным Джованни?
Скорее
всего, у меня был творческий кризис. Может это и не так, раньше я с таким
явлением не сталкивался и совершенно не представлял себе, что под этим
скрывается. Такой себе пинок свыше, который ненавязчиво даёт понять, что нужно
двигаться в каком-то другом направлении? Но тогда в каком? Боже, или кто там
всеми нами заправляет, укажи мне путь, скажи мне, куда двигаться дальше или дай мне мозгов, чтобы я сам это понял! А впрочем, не надо. Я же знаю, что
тебе на меня просто наплевать. Ты озабочен лишь тем, как бы выиграть
Апокалипсис… Ну что ж, удачи!
А
может к чертям собачьим всё это
творчество? Оно уже давно ничего хорошего мне не сулит. Лучше устроюсь
где-нибудь официантом или курьером. Пусть у меня не будет хвалёных радостей
творчества, зато не подохну с голоду на улице как собака. Стоп! Что за бред я
несу? Неужели я окончательно рехнулся? Ну какой из меня официант или курьер? Я
же недели не проработаю, как меня уволят либо за постоянные опоздания, либо за
«недобросовестное отношение к работе и халатность».
Моё
теперешнее состояние всё больше похоже на погружение в пучину, из которой нет
спасения и никто не протянет даже соломинки. Может, после того как я
окончательно зароюсь в эту бездну, я смогу наконец-то снова творить? Чёрт,
Джованни, ты чересчур драматизируешь ситуацию. Ну какая такая бездна? Просто ты
бездарность и неудачник, возомнивший о себе, что он гений! Таких как ты на
каждом углу хоть пруд пруди. Спустись с небес на землю, старик, и будь как все:
найди работу, заработай денег, открой счёт в банке, женись в конце
концов…Хватит распускать сопли, соберись! Хотя, какой во всём этом смысл? Я
ведь прекрасно понимаю, что если не буду рисовать, не буду творить, то просто
не смогу полноценно жить, а это для меня хуже смерти, это как быть похороненным
заживо, даже хуже. Так зачем же тянуть время и мучиться? Не проще ли прыгнуть в
Тибр с моста Королевы Маргариты, по которому ты так любил раньше прогуливаться
и утопить в его мутных водах своё жалкое существование?
Быстро
одевшись и накинув лёгкую куртку, я вышел из дому. О, вечерний Рим, как же ты
прекрасен! Невозможно передать словами всё очарование твоих уютных кафе, узких
улочек увитых плющом и широких проспектов, красиво освещённых витрин магазинов,
музыки и огней твоих дорогих ресторанов, освежающего журчания твоих фонтанов на
старинных площадях, ласкового шёпота твоих деревьев в парках, на бульварах, в
маленьких тихих сквериках и мрачной загадочности Колизея, бывшего свидетелем
стольких кровавых событий и разбитых жизней…А вот и мост
Королевы Маргариты. Обычно, в вечернее время, он оживлён, но
сегодня пуст и одинок, как, собственно, и я сам. Я подошёл к краю моста и
взглянул на Тибр. Он так же, как и тысячи лет назад, продолжал своё равнодушное
течение, совсем не проявляя интереса к городу, который 24 часа в сутки
сбрасывает в него свои нечистоты, а по вечерам, как ни в чём не бывало,
любовался им. Кто бы мог подумать, что Тибр может стать моей могилой. Могилой,
в которой удивительным образом сочетаются городские отходы и спокойное, даже
какое-то философски пренебрежительное отношение к людям.
Я забрался
на ограждение моста, ещё раз посмотрел в мутно-грязные воды своей могилы и
приготовился сделать последний шаг в своей жизни, как вдруг заметил, что с
другой стороны моста отделилась тень и
не спешно подошла ко мне.
- Джованни, если ты собрался прыгать с моста, то не
оглядывайся по сторонам.
- Кто вы и откуда знаете моё имя? – спросил я незнакомца. В
вечерних сумерках я не мог толком разглядеть его лицо, скрытое капюшоном,
надвинутым на глаза. Своим одеянием он чем-то напоминал мне средневекового
монаха, не хватало только чёток и креста в его руках для полной завершённости
образа.
- Разве это сейчас важно?- продолжил монах. – Я знаю о тебе
больше, чем ты сам о себе знаешь. Я знаю, что тебя мучит и могу тебе помочь. О,
ха-ха-ха, я вижу ты слегка не в себе и вот-вот плюхнешься в Тибр. Не лучше ли
тебе слезть с перил?
Голос
монаха был с хрипотцой, интригующий, с железными нотками, не терпящими возражений.
Такие голоса, вероятно, бывают у людей с железным характером и волей, привыкшим
брать от жизни всё, что им понадобится. От его голоса у меня мурашки пробегали
по спине.
- Джованни, Джованни…Прыгать с моста глупо и примитивно до
тошноты. Ведь есть же куча других, более оригинальных способов свести счёты с
жизнью. Ты же творческая личность, чёрт тебя побери! Неужели у тебя не хватило
фантазии?
- Нет во мне ничего творческого и вообще проваливай отсюда,
пока я тебе не всыпал как следует! – раздражённо пригрозил я, но незнакомец и
не думал уходить.
- Эх, Джованни…Не хорошо так себя вести с тем, кто может
решить все твои проблемы. Наверное, мало пороли тебя в детстве, ха-ха-ха!
От этого смеха у меня
чуть не подкосились ноги и я не рухнул на брусчатку. Было что-то жуткое,
таинственное, ужасное и одновременно притягательное в этом человеке. Всеми
своими нервными окончаниями я чувствовал его власть и силу над собой.
- Чем же ты можешь мне помочь?
- я верну тебе твой талант, ты станешь в тысячу раз талантливее
и гениальнее, чем все эти выскочки, которые возомнили себя гениями, но на самом
деле их картины не годятся даже на то, чтобы подтереть ими свою задницу! Эти
бездари загородили своим дерьмом дорогу настоящим талантам. Стоит какому-нибудь
молодому, талантливому художнику, создать настоящий шедевр и выставить на
всеобщее обозрение, как свора этих ничтожеств начинает повсеместную травлю
художника и выливает на него и его
картину столько грязи, что из неё уже не
выбраться и очередное дарование тонет во всей этой мерзости! Разве я не прав?
- Да кем ты себя возомнил, что можешь вернуть мне талант? Ты
что, Бог?
- Бери выше, мой мальчик, ха-ха-ха! Я его противоположность,
я тот, кто действительно любит людей.
- Дьявол? – оторопел я.
- Называй меня как хочешь. – улыбнулся он.
- Но что тебе от меня нужно?
- Мне нужен всего лишь твой разумный выбор: или мутные воды
Тибра, или яркая, талантливая жизнь, полная творческого экстаза, твоих шедевров
и мирового признания? Скажи «да» и всё это будет твоим. Единственное, что мне
нужно – это твоя душа. Тебе после смерти она всё равно не понадобится, ты же не
веришь в загробную жизнь.
- С чего ты взял, что я не верю в загробную жизнь?
- Если бы ты верил в неё, то не прыгал бы с моста. И вообще,
мне сейчас совсем не до того, чтобы разводить с тобой дискуссию и доказывать
свою правоту. Так ты согласен?
Я не долго думая согласился и средневековый
монах тут же ушёл и растворился в вечернем Риме.
Я не
поверил этому монаху. Не поверил в то, что он дьявол. Не поверил в то, что я
продал свою душу. Но тем не менее он произвёл на меня неизгладимое впечатление.
Мне не давал покоя всего один вопрос: откуда он так хорошо знает меня? Вам это
трудно понять. Ведь не каждый же день встречаешь совершенно постороннего
человека, который знает о тебе всё, в том числе и твоё внутреннее состояние.
Это странное ощущение.
Не знаю
сколько я ещё простоял на мосту, обдумывая свою встречу с монахом, пока не
покинул его. Я ещё долго бродил по городу, в который раз прокручивая то, что
произошло со мной на мосту, пока наконец ноги сами не привели меня домой. Я
разделся, выпил рюмку кальвадоса и лёг спать.
2
О, это было дивное утро! Я
проснулся и почувствовал, как что-то во мне изменилось. Меня так и распирало от
желания творить. Это было потрясающее по своей силе вдохновение. Никогда и
ничего подобного я ещё не испытывал. Образы роились в моей голове и норовили
один быстрее другого реализоваться на холсте. Больше я не мог ждать. Я подошёл
к мольберту, приготовил краски, взял в руки кисть и принялся рисовать. Трое
суток, как в лихорадке, без перерыва на еду и сон я не отходил от мольберта и
всё рисовал, рисовал и рисовал…В итоге, у меня вышло нечто такое, что
несомненно вызвало бы зависть у многих великих художников. Образ, запечатлённый
на картине, был словно живой, создавалось такое ощущение, что только пальцем
помани и образ оживёт, сойдёт с холста и будет жить полноценной жизнью.
Трудно
представить себе, в каком шоке были те, кто видел мои картины. Бывали случаи,
когда мои картины вызывали у людей галлюцинации. Им казалось, что персонажи на
картинах живые и общались с ними.
Я создавал
по четыре картины в неделю. Все удивлялись моей гигантской работоспособности и
плодовитости. Многие мои завистники, которые расплодились как грибы после
дождя, говорили, что моя гениальность, невиданный внезапный всплеск творческой
активности и безудержная плодовитость – это следствие того, что я продал
душу дьяволу. В сущности, они были
правы, но я не верил в эту чепуху. Не верил, что та встреча на мосту была
встречей с дьяволом.
Я стал
всемирно известен. Меня ставили в один ряд с ван Гогом, Моне, да Винчи,
Микеланджело. Мои картины продавались за десятки миллионов, а галереи, где
проходили мои выставки, буквально ломились от желающих на них взглянуть. Но со
временем слава начала меня тяготить. Она как тень следовала за мной везде.
Единственное место, где я мог побыть один, был туалет. Слава сделала меня
публичным человеком, жизнь которого полностью, до мельчайших частей была
высветлена и выставлена на показ и всеобщее обсуждение. Где бы я не находился,
за мной всюду следовала толпа поклонников, журналистов, папарацци. Моя жизнь
ежедневно обсасывалась со всех сторон в глянцевых журналах и жёлтой прессе. Я
хотел только одного – покоя. Даже рисовать уже больше не хотелось. И вот я уже
публично объявляю о том, что завязываю с творчеством и больше не буду рисовать.
Не буду описывать эффект, который произвело моё решение на толпу журналистов,
поклонников и так называемых «ценителей моего творчества», художников и
критиков. Это всё пошло, фальшиво и неинтересно.
Внезапно
для себя я отметил, что через месяц
исполнится ровно пять лет с той встречи с дьяволом на мосту, которая в
корне изменила мою жизнь. Только теперь я осознал, что продал свою душу и скоро
придётся платить по счетам. По моей спине пробежали те же мурашки, как и в тот
раз. Я тут же попытался отбросить эту мысль, но это было безуспешно. Она
преследовала меня повсюду, была навязчивой как муха и жалила как скорпион, отравляя
мою жизнь ядом беспокойства и страха перед неизбежным.
Мне вдруг
захотелось нарисовать дьявола. Нарисовать таким, каким он явился мне на мосту.
Я принялся за портрет, но у меня ничего не получалось. Всё время выходило
что-то другое, совсем не то, что я хотел. Он всё время ускользал от меня и
расплывался на холсте, превращаясь в какое-то мутно-серое пятно. Я не мог ни
спать, ни есть, утратил душевное равновесие, впал в бешенство, исступлённо
переделывая картину раз за разом. Вскоре у меня начались галлюцинацию. Меня
преследовали мои же картины. Они разговаривали со мной, подсказывали мне, как
точнее и лучше нарисовать дьявола, а потом унижали меня, говорили, что я
ничтожество и бездарность, что я уже давно должен покончить с собой.
Не знаю
как, но я смог закончить портрет. Не знаю, удался ли он. Мой разум настолько
пошатнулся, что я уже не мог судить об этом. Но портрет по достоинству смог
оценить дьявол. Он появился как всегда неожиданно и в том же облике
средневекового монаха, что и на мосту. Он явно был не в духе.
- Джованни! Что за мазню ты нарисовал? С чего ты взял, что
это мой истинный облик? Всё-таки ты бездарность да к тому же ещё и глупец.
Прошло уже пять лет, мой мальчик. За талант , который я тебе дал, пора бы уже и
заплатить, тебе не кажется? Кстати, таланта у тебя уже больше нет. Ты снова
серая посредственность, как и миллионы окружающих тебя людей и лжетворцов.
Зачем ты начал меня рисовать? Кем ты себя возомнил, бездарь? Разве я тебе
позволял себя рисовать? Молчи и не вздумай перебивать! На этот раз я пришёл за
твоей душой. Пришёл сказать, что она уже больше тебе не принадлежит, что
вечность ты проведёшь в аду! О нет, не в том аду, где козлоногие черти с рогами
жарят грешников на сковородках. Нет! Это всё досужие выдумки глупцов вроде тебя.
В аду все твои грехи будут прокручиваться пред тобой как полнометражный фильм с
замедленной съемкой, бесконечно, чтобы ты в мельчайших подробностях рассмотрел каждый свой грех
словно под микроскопом. Ты забудешь о
том, что такое душевный покой. Впрочем, это только малая часть того, что тебе
предстоит испытывать вечность. Ну а пока подлечись в местной психушке,
поразмысли над тем, что я тебе сказал.
Эпилог
И вот я
сижу у окна и смотрю на то, как осень срывает последние листья с одинокого
каштана за окном. Небо хмурится, наверное, опять пойдёт дождь. Не помню как я
оказался в психушке. Каждый день мне дают какие-то таблетки, делают болезненные
уколы. Днём я абсолютно спокоен и безволен, сижу у окна, смотрю на небо и бубню
себе под нос что-то вроде « я продал свою душу, я продал свою душу, я продал
свою душу…» а по ночам ко мне приходят мои картины. Они уже больше не унижают
меня. Они настойчиво напоминают мне о том, где я проведу вечность, и что меня
там ждёт и я ещё больше схожу с ума, становлюсь невменяемым и меня приходится
приковывать наручниками к кровати и колоть двойную дозу успокоительного, чтобы
я успокоился…
|
