Под языком вертится таблетка валидола. На языке, на самом кончике -  два-три романа. А вот сил, высасываемых долгоиграющей летней жарой, хватает лишь на горсть немудреных строчек перед попыткой уснуть. Поэтому…

        Сергей Тимофеевич и не предполагал, с каким зайцем ему доводится сожительствовать в своем взращенном, выпестованном теле.

Безобразие! Похоже, давление расшалилось и заставляло подрагивать ослабевшие верхние и подкашиваться нижние конечности. А воздух при выдыхании стал выходить с тоскливой песней, напоминавшей вереницу звуков «У» – предательски  не слушалась гортань. Еще противно потели ладони. А одна, к чему не понятно, чесалась между безымянным и средним пальцем. Там, где обитало узенькое обручальное колечко.

(Продолжить)

Надо сказать, обстановка не очень располагала к самоуверенности. Вот уже битых полчаса он ерзал и отбивал носком ноги синкопированный ритм в приемной главного редактора литературного журнала. Ну, знаете, из тех, что вальяжно пролистывают ухоженные жены успешных торговцев цветами.
         Да и сам кабинет был словно предназначен для того, что бы попавший невесть какими судьбами и никому здесь не нужный человек тут же ощутил свою незначительность. Судите сами – потолочный свод выстилали огромные зеркальные полотна, глядя в которые, посетитель видел себя в сильно уменьшенном виде. У потолка примостилась грузная лепнина, выполненная то ли в виде танцующих в хороводе фавнов, то ли изображавшая финальную сцену сказки «Волк и семеро козлят». Это когда семь здоровенных оболтусов добивают волка-неудачника, втаптывая беднягу в дорожную пыль. Вниз торжественно лились стены, драпированные пунцовой тканью, в просветах которой проглядывали обои чуть менее насыщенного тона. Пол устилало густое ковровое покрытие. Ворсинки, казалось, впивалась миниатюрными коготками в обувь, оплетали водорослью ноги визитера и препятствовали продвижению в направлении логова хозяина кабинета.

Самым весомым сдерживающим фактором на пути к Олимпу была секретарша. Она занимала оборону за массивным угловым столом, уставившись в монитор и не отрывая трубу телефона от уха. На мочке второго уродливой клипсой обитал хэндс-фри, дополняя картину безоговорочной занятости. Вопреки расхожему мнению о том, как должна выглядеть и для чего предназначена секретарша большого начальника, это была женщина уже «далеко за…». Очки, темно-бордовая помада, «гусиные лапки» у глаз. Словом, не впечатляла. Обилие золотых украшений, которыми были увенчаны запястья и шея дамы, навевало мысли о гареме.  

Именно из ее уст Сергей Тимофеевич и получил распоряжение сидеть и ждать момента, когда солнцеподобный удостоит его своим вниманием.

На этой стадии повествования с Сергеем Тимофеевичем придется расстаться. Да нет, все в порядке, все живы, все здоровы. А дело, собственно, в том, что ну никак не дотягивает до «Тимофеевича» веснушчатый, вихрастый парень лет двадцати двух-двадцати пяти, обычно носящий контактные линзы, но сегодня впервые нацепивший очки в тонкой роговой оправе «для солидности». Для нее же, а, может, смеху ради коллеги по работе стали добавлять ко вчерашнему «Сереге» совсем ненужное, несоразмерное отчество. Одним словом, Сергея ему – за глаза.

Наконец свершилось! По каким-то только ей заметным признакам секретарша-трудоголик определила, что момент истины настал, и произнесла в пустоту приятным низким голосом:
          - Аполлион Карлович, к Вам посетитель.
         И из нее же, из пустоты, явился немного искаженный средствами связи полубасок смилостивившегося начальства:
          - Просите.

 Получив высочайшее позволение, секретарша неизвестно зачем поднялась и, отставив в сторону кабинета ручку, произнесла, заученно улыбнувшись:
         - Проходите, пожалуйста, Вас ожидают.
         Пионер должен быть всегда вежливым, и Сергей в ответ на напутствие буркнул: «Большое спасибо». Но сам подумал: «Скорее бы это все закончилось». Мысленно перекрестился – глядя на него, секретарша почему-то скривилась, как от зубной боли – и решительно двинулся в логово тигра.

 А вот вошел он в него уже один. Вся решимость почему-то пожелала остаться с той стороны двери и подождать хозяина за вешалкой для шляп и зонтов.
         Лучшая защита…ну, вы в курсе, а нападать здесь видно любили и умели. Рассмотрев входящего, тот самый Аполлион Карлович, будто чертик из табакерки, сорвался с места и бросился навстречу визитеру. Улыбаясь во все крокодильи шестьдесят шесть, он затараторил:
        - Сергей Тимофеевич, дорогой, - росту он был высокого и смотрел на собеседника сверху вниз.- Рад, очень рад личной встрече. Располагайтесь без церемоний, пожалуйста. Не угодно ли чаю? А можем и кофейку придумать.

«Лицемер! – про себя подумал Сергей. – Рад он, гляньте. Совсем довели людей Карнеги и корпоративный кодекс». Но виду не подал – позволил хозяину приобнять себя за плечи, подхватить ловкой ладонью пианиста или карточного шулера за локоток и усадить в скрипучее кресло. Однако, от предложенных щедрот «с царского плеча» отказался.

Но хлебосольный Аполлион Карлович не думал на этом сдаваться. На свет появился огромный золоченый портсигар. К сожалению, и тут вышла промашка. Гость не злоупотреблял, а вот главред, для порядка испросив позволения, прикурил и выпустил кольцо едкого дыма к потолку.
       После всей этой артподготовки с изучением друг друга Аполлион Карлович решил, что пора и честь знать. Буравя посетителя внимательным взглядом, он осторожно начал:
        - Пожалуйста, прошу простить за то, что отнял Ваше драгоценное время и заставил ожидать. Дела, знаете ли, дела, дела. Итак, если Вы не возражаете, давайте переходить к сути вопроса. Порадовать Вас хочу, дражайший Серегей Тимофеевич: наш журнал покупает Ваше произведение для последующего издания. Сегодня же вечером Вам будет перечислен небольшой поощрительный гонорар, плюс еще в случае успешных продаж, вы будете иметь свой законный процент от реализации. Сейчас я дам распоряжение подготовить весь пакет документов. И чего тянуть, ведь верно?
        Верно…, а да, конечно, верно – музыка, бравурная, помпезная музыка звучала в душе, мешая и далее адекватно воспринимать окружающую действительность. Но, вместо того, что бы отдаться ей целиком, приходилось внимать каждому слову внезапного благодетеля.

Видимо, удовлетворившись произведенным эффектом, Аполлион Карлович продолжил:
       - Однако, учитывая формат нашего издания, у нас к Вам будет ряд, скажем, не требований, ни в коем случае, а скорее даже пожеланий. Ведь, согласитесь, за те деньги, что Вам предлагаются, мы имеем на это право. Я хочу, что бы Вы сразу поняли – я не собираюсь требовать радикальных изменений сюжета. Дело всего лишь в двух-трех мелочах, так сказать, по ходу пьесы. Уверен, Вам не составит ни малейшего труда выполнить мою маленькую прихоть, да что там – каприз.
        - Да, да, конечно, – с готовностью забормотал заплетающимися от волнения губами Сергей. - Я переделаю, я все переделаю, Вы только скажите…

- Вот и сла-а-а-вно, - потирая ладонью о ладонь, сыто промычал паук-редактор, и стал затягивать сеть потуже. - Значит так…вот тут, я себе маркером подчеркнул, - он взял со стола стопку отпечатанных на плохоньком матричном принтере листов, послюнявил палец. - Вот, нашел…

бла,бла,бла…ммм. Он стоит, она обняла, уткнулась лицом…эээ…слезы, грезы, розы…все, занавес.
       Тут он бросил на Сергея многозначительный взгляд поверх бумажной кипы и почти ласково, вкрадчиво произнес:
       - Как мне кажется, здесь напрашивается бурная эротическая сцена. Читатель это любит, и читатель это, несомненно, купит. Поэтому, мне бы хотелось, что бы Вы переписали это место, превратив его в животрепещущий фонтан сладострастия плоти и даже, не побоюсь этого слова, похоти. И сочнее красками, больше, знаете, там всяких «тугих бутонов» и «бархатистых изгибов». Ну, не мне Вас учить. Дайте читателю пищу для грязненьких фантазий. Согласитесь, это вкусно, это съедят, нам спасибо скажут и еще попросят.

       

Вероятно, кому-либо может показаться, что для диалога двух людей творческого рода деятельности, в нашем случае один из них постоянно сыплет словами, а другой многозначительно молчит. Так вот, вероятно, вы редко захаживали в подобные кабинеты, и уж точно не пытались перемолвиться словечком с их хозяевами. Это, граждане, естественный отбор такой; подобные места – ареал обитания людей, способных любой диалог на корню превратить в монолог Гамлета с редкой подачей реплик из массовки. И, уж будьте уверенны, массовкой себя здесь ощущает каждый второй.

       Яркий, искрящийся огонек безграничного счастья тут же стал угасать, понемногу уступая место разочарованию. А позже – справедливому, как казалось, негодованию. Однако, не давая опомниться и ляпнуть какую-нибудь глупость, после которой дальнейшие переговоры становились бы пустой тратой времени, Аполлион Карлович продолжил увещевать:
        - Да, вот еще что. Хотелось бы привнести в действие больше драматизма. Ну что, скажите на милость, за красивая сказка о любви, если в ней напрочь отсутствуют отрицательные персонажи. Дайте, дайте мне, как пресыщенному зрителю, пусть плохонький, но любовный треугольник. Предположим, у нее любовник, у него, для колорита, любовница…ммм, или нет, политкорректнее – у нее любовница, у него любовник. Или соседа-драгдиллера, завалящую драку в подъезде с подвыпившими тинэйджерами, на худой конец. Дорогой мой, вспомните историю: толпа во все времена будет стонать и завывать, когда первые, несмелые капли крови падают на песок Колизея. Мы же с Вами взрослые люди, все понимаем. Ваш талант должен в первую очередь поднимать наш тираж.
       Все, достаточно, больше так продолжаться не могло, и Сергей, мысленно сосчитав до десяти, решил парировать:
        - Мне кажется, как бы громко это не звучало, автор должен отвечать за каждое написанное, а тем более изданное слово. Иначе, воля ваша, на что ему этот самый талант. Думаю, в этом случае тот, кто его дал, обязан его непременно отобрать. Ну, или передать другому, как используемый не по назначению и не в полной мере. Мол, пусть тогда девушка Оксана из соседнего подъезда попытается наваять что-нибудь стоящее, раз уж этот охламон-бумагомарака растрачивает себя на всякую непотребщину. Не знаю, я бы на его месте поступил именно так.
        Прослушав демарш и давая возможность выговориться, Аполлион Карлович с видом умудренного опытом человека, болтающего с непонятливым, набедокурившим сорванцом, всплеснул в ладони и загудел:
        - Отец родной! Не нам с Вами решать, как в каждом конкретном случае должна и могла бы поступить эта грандиозная созидающая сила с сотнями лиц и тысячей имен. Могу с уверенностью сказать, что нашу с Вами проблему будем решать мы, здесь и сейчас, без сверхъестественного, постороннего вмешательства.
         - Но, как же…,- слабая попытка еще что-то изменить, подавленная на корню. В голосе лукавого главного редактора проявились неведомо откуда взявшиеся стальные нотки, не подразумевавшие инакомыслия и несговорчивости:
         - Сергей…могу я Вас так называть? – невыразительный кивок. - Сергей, Вы есть хотите? Ну, не на данный момент, а вообще, в принципе? А супруге Вашей шубку с голубым отливом из «Мира меха», извиняюсь, на какие шиши купить изволите?
         Залихорадило: «Ради бога, откуда он знает про шубу?»
        - А кредит не тяготит? Нет, ну это, конечно, Вам решать. Тем более, я же не душу Вашу требую, а всего лишь поправить два-три абзаца. Ну, что Вам стоит? Решайтесь. Но решайтесь быстрее. Мое время, видите ли, денег стоит.
        Подумалось затравленно: «Знает, черт, чем зацепить!».

Он еще и еще приводил казавшиеся еще час назад единственно верными доводы. Твердил, чуть не умоляя, о том, что «выстрадано, выверено, шло изнутри, читалось вслух жене».  Увы, нападение было с успехом, с виртуозной легкостью отбито.

Наконец, словарный запас иссяк, и Сергей умолк, понуро уставившись в пол. Его оппоненту оставалось нанести последний, гуманный удар мизерикордией:   

- Пока Вы ищете там в себе ответ на вопрос «Что такое хорошо, а что такое нужно», позволю заметить: через этот кабинет ежедневно проходит человек сто таких же, как Вы – молодых, талантливых, целеустремленных. И каждый из этой «казачьей сотни» настаивает на собственной гениальности и избранности. А получает ангажемент в лучшем случае один из многих сотен. Посему, стоит Вам лишь встать из кресла, и на этой, не остывшей еще коже, с удобством рассядется кто-то более решительный и сговорчивый. Итак?      

Мысли взбешенно вращались вокруг видавшего лучшие времена драпового зимнего полупальто жены; недовольного тещиного взгляда, в котором, подобно бегущей строке в передаче «Новости», читается: «Тоже мне, кормилец!»; соседского, свежедоставленного из литовского порта джипа-американца и еще тысяч и тысяч мелких раздражающих и гнетущих поводов с причинами. Вся эта гудящая на все лады масса слилась в бушующий смерч и обрушилась на измученное сознание, заставляя принять единственное, казавшееся правильным на тот момент, решение:
        - Я согласен, - слабым, бесцветным голосом почти прошептал горе-писатель, раздавленный тяжелой пятой главреда. Затем быстро, почти не глядя на ловко подсунутый ему лист договора, поставил неразборчивую закорючку подписи.
       Хищник получил все, что ему было нужно, и теперь сыто расхаживал по комнате, заложив руки за спину:
        - Ну, вот и хорошо. Уверяю Вас, Вы не пожалеете: наш журнал гордится своей безупречной репутацией щедрого мецената, поддерживающего одаренных авторов. Надеюсь, что и впредь Вы будете доверять нам возможность донести Ваши произведения до благодарного читателя. А сейчас не смею дольше задерживать. Исправленную рукопись будьте любезны переслать не позднее, чем через три дня. Нам ведь нужно еще все сверстать к выходу следующего номера.
         Присев на край стола, он заговорщицки подмигнул невзвидевшему света Сергею:
         - Знаете, а не тяпнуть ли нам коньячку за успех и взаимовыгодное сотрудничество. Прикажите, я распоряжусь…
         - А, нет, нет, что Вы, как-то неудобно.
       Осунувшийся и посеревший, Сергей невнятно попрощался и безвольным касанием пожал протянутую холеную ладонь. Переступив порог, он вымученно кивнул секретарше и растворился в длинном, сумеречном коридоре.

Вот возьму сейчас и верну на поле боя удаляющуюся сгорбленную фигуру уничтоженного автора. Вновь впихну в злополучную приемную, выпотрошу с яростью берсерка многочисленные полки и полочки редакторского стола. Разыщу заветный листок и сожгу.

 Да что там – подло, руками и ногами главного героя подерусь с редактором, вот и будет экшен.

Беда в том, что не поверит никто: деловые люди прикинут ситуацию «на себя, от себя, под себя» и вспомнят дилемму с двумя пернатыми. Сложат в уме и на калькуляторе все «за» и «против», а потом вынесут вердикт: нет, все правильно, пусть уходит.

И ведь уйдет.

А огонь, подаренный кем-то хитрым и большим, чуть посопротивлявшись, сыто потянется в последний раз и уснет. Огонь, заставлявший ночами дрожать от творческого экстаза, жонглировать словами и смыслами, марая и комкая бесчисленные бумажные листы.

Жаль, ведь это и есть тот самый костерок, у которого, зябко поеживаясь от холода внешнего меркантильного мира – прошу прощения, сейчас будет громоздкая, пафосная фраза – отогревается  и выживает человеческая душа.  

        Воистину:

                                 Выходи на свет,

                                 Говори громче

                                 Еще пять лет,

                                 И ты станешь сволочью.

                                 Удави цензора,

                                 Уведи стадо…

                                 Помоги…

Мне НАДО.

     
       Минуту спустя, Аполлион, не скрывающий торжества, отворил дверь кабинета и, победно взглянув с высоты своего роста на секретаршу, проблеял:
       - Вуаля! И этот спекся. Думал – крепкий тип, сознательный, придется повозиться. А он за полчаса сдался, даже неспортивно как-то.
       - И что, все перепишет? – с неподдельным любопытством поинтересовалась та.
       - Ха, обязательно перепишет, - горделиво провозгласил ухмыляющийся триумфатор. - Условия контракта, знаешь ли. Сейчас будет у меня «…» и «…» через слово клепать, куда денется? Наш он, дорогуша, со всеми потрохами наш.
       - А что там на нем?
       - О, занятный образчик. Через четыре года, если бы не зашел к нам на огонек, родил бы в муках роман «О новом человеке». По сути – ничего нового, эту ересь про любовь несли и до него. Просто подвернется благодатная почва, и появятся всходы. А через десять лет его бы, заметь, при жизни автора, включили в общеобразовательную программу. Еще через четыре года – пятьсот миллионов последователей во всех странах мира. Появление многочисленных колоний апологетов на манер сквоттеров. И несть числа литературным и политическим премиям. Вот, смотрите и учитесь, какого фрукта обезвредил. Ай да я!
       - Ну, кто бы спорил…, - обворожительно сподхалимничала секретарша.
       - Так может по пятьдесят капель на радостях? Я ему предложил, он не поддержал моего энтузиазма.
       - А я что, я всегда, – с грудным придыханием произнесла та. Поправила  прическу, сноровисто нарисовала на лице улыбку блеском для губ и повесила на двери кабинета оградительную табличку «Обед».
        Еще раз взглянув на себя в зеркальную панель, она, почти неприлично повиливая упругими бедрами, проследовала в кабинет босса.

Надежно захлопнув изнутри дверь элегантным раздвоенным копытцем.