ЧЕТЫРЕСТА ТРИДЦАТЬ ДВЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ СПУСТЯ.

…Серые глаза привратника уставились на лохматую собачонку, что терлась у окровавленных ног старика.

 - С собакой в рай? - был ответ, а может, только ветер прошелестел в ущелье. - Проходи, несчастный, но ее оставь здесь.

… До ближайшего конца света оставалось четыреста тридцать две тысячи лет.

Пустяк по сравнению с вечностью.

Г.Л. Олди «Черный баламут»

 - Я не могу, вас пропустить. Поймите, это против правил. Я понимаю, что вы американка, и карту вашу вижу. Но, помочь ничем не могу. У меня списки - вас там нет. Извините.

Молодая симпатичная девушка с большими, цвета мартовской лужи глазами, уже с полминуты умоляла пропустить ее на территорию Эдена. На уловки, вроде того, что ей необходимо повидаться с двоюродным братом, заканчивающим монтаж на пятьдесят седьмом уровне, я не повелся. Слышали и не такое. За время операции «Заселение», было всего две теоретически удачные попытки проникновения на территорию зоны. Один раз, мужчина средних лет убил родного брата-близнеца, получившего допуск в Эден за разработки в области плазмы и, воспользовавшись его пропуском, дошел аж до третьей линии контроля.

Вычислили. Его брат-близнец в раннем детстве переболел краснухой, а он нет. Так история с убийством всплыла на поверхность. Изрыгавшего проклятья убийцу забрала полиция, как раз на моей смене.

В другой раз, группа альпинистов спустилась почти на двести метров, по отвесной бетонной  шахте фильтра-заборника, но наткнулась на непреодолимое препятствие, в виде закрытых крышек абразивов. Выбраться наверх у них уже не было сил, и техники потратили уйму времени на то, чтобы поднять четверых молодых людей со дна отвесного тоннеля, шириной всего три метра. Этих забрали «МАЛАХи» - местная  служба безопасности. Впрочем, меньше чем через час, альпинистов просто выбросили на улицу.

А про братьев и сестер, пап и мам, дядь и теть, заканчивающих отделку или еще как-либо продолжавших готовить Эден к «Броску в Вечность», мы наслышались более чем.

Девушка все еще стояла у пропускника, в ее глазах блестели слезы.

«Симпатичная - отметил я про себя. - Пожалуй, даже красивая».

В документах, зажатых в узкой руке, четко значилось: «коэффициент Бершковена – 38».  Третий  уровень.

Пропускают только с первым. Ну, или у вас достаточно денег, как у тех, кто еще неделю назад заселил нижние уровни и, так сказать, «оплатил все». Их собралось не меньше пяти тысяч, с женами, родственниками, детьми. Некоторые, под видом личных секретарей и горничных умудрились даже прихватить любовниц. Как говорится: «Каждой твари по паре». Никому не хочется оставаться на поверхности. Но, не всем дано пройти в ворота.

За спиной девушки уже скопилась небольшая очередь. Это неизбежно. Здесь на первой линии всего сто-пятьдесят  пропускников, а тех, кто должен пройти очень много. Около миллиона человек, как объявил в своем последнем выступлении президент. Теперь осталось меньше тысячи. Через пару часов проход закроется, и мир Эдена на пятьсот лет сокроется в недрах Скалистых гор, чтобы его потомки, спустя века, вышли на поверхность, когда Земля снова станет пригодна для жизни человека.

Я посмотрел на очередь. Разные люди, разный цвет кожи, волос, глаз... Но, у всех встревоженные лица, и это делает их невероятно похожими. И еще, первый код доступа. На девушку смотрят по-разному: кто-то с сочувствием, кто-то с раздражением.  

Молодой человек в очках, с уложенной на пробор аккуратной прической, нервно теребит зажатую в руке карту. То и дело поглядывает на огромный, в полстены электронный циферблат, висящий прямо за нашим пропускником.

Я невольно обернулся. Часы, методично давали обратный отсчет: мелькание секунд, минут, часов. Не часы, – таймер от бомбы. До конца света осталось чуть больше шести часов. Один рабочий день – и все перемениться. Глыба льда и камня, с огромной скоростью врежется в Атлантику и все… Армагеддон, Судный день, Апокалипсис, Ринга-рек, Кали-юга, – называйте, как больше нравиться — суть не изменится. Стена огня, огромные цунами, тучи пепла и пыли, активизация вулканов, глобальное похолодание. Небо, по расчетам специалистов станет прозрачным лет через четыреста. Крах цивилизации неизбежен. И только глубоко в корнях гор, сохранится искра разумной жизни.

Заметив очередь, патруль, усиленный двумя робосолами направился к моему пропускнику.

– Какие-то проблемы, Питер? – сержант Арчи Бинкс, недавний приятель, вопросительно посмотрел на меня через визор подводчика.

– Нет, все в порядке, – установленная фраза-знак. Бинкс сразу все понял.

– Мисс, проходите к выходу, не задерживайте очередь, – один из солдат патруля деликатно взял готовую разрыдаться девушку под локоть и повел в сторону выхода. «Вам окажут помощь», – донеслось до меня окончание избитой за эти дни фразы. Внезапно, девушка высвободилась из рук солдата.

– Спасибо, я сама, – сказала она, и направилась к широкому, как ангарные ворота, выходу. Остановилась, разорвала документы, и бросив бумаги прямо на бетонный пол, вышла в серые рассветные сумерки. Солдат удивленно посмотрел ей в след, и вернулся к патрулю.

– Продолжайте! – Бинкс козырнул мне.

Это шутка. Арчи любит позлить начальство.

Сержант со своим звеном направился дальше. Я с облегчением вздохнул, и продолжил выполнять свои обязанности.

Больше до конца смены инцидентов не было. Через час меня сменил Андреас.

Смены у нас короткие, иначе нервы не выдерживают. Когда работали по четыре часа, многие срывались, и тогда их уводили к психологам, каждый из которых светило с мировым именем, каждый пятый, получал нобелевку.

Эден вместил самых-самых. Физики, химики, медики, педагоги, психологи, инженеры.… Все те, кто сможет передать свой опыт грядущим поколениям. Им предстоит родиться и вырасти под скалами, в среде искусственного освещения и кондиционирования. Лишь спустя пятьсот лет, их потомки смогут выйти на поверхность и продолжить историю человечества.

Это наш «Бросок в Вечность», – как неофициально называют проект. Человеческая элита, лучшие люди, «наша надежда» – как сказал все тот же президент. Получившие по результатам тестов первый код, должны занять свои места в будущем мире, как залог дальнейшего развития человека.   

Вон тот же сержант Бинкс, с виду человек простой. А за плечами у него десятка два горячих точек, сотня спецопераций, миротворческие миссии, да много чего.… За месяц, что мы с ним сдружились, и половины не рассказал. Ну, что же, впереди у нас много времени, еще успеет.

А я вот, до сих пор считаю, что был отобран случайно. Кому здесь я смогу передать свое искусство: «поэтами не становятся – поэтами рождаются». О чем будут писать мои гипотетические ученики? О глыбах гранита над их головой? Просто, согласно генеральному плану, кто-то решил, что человечеству надлежит сохранить свою культуру, и поэзия ее неотъемлемая часть. Так я и попал сюда.

Я стоял на смотровой площадке, и любовался раскинувшимся внизу пейзажем. Вершины гор, тонули в низких облаках, предвещавших дождь. Кора вековых сосен отливала золотом, когда солнце, пробив бреши в облачных слоях, играло лучами на  стволах.

Красиво.

Времени мало, нужно успеть насмотреться, прежде чем скрыться навеки в толще гор.

— Решил полюбоваться напоследок? — Арчи как всегда подошел бесшумно.

— Что, тоже смена закончилась?

— Да нет, нам сегодня до конца стоять. До самого закрытия ворот. Ребята там сами справятся. Почти все уже прошли. А я вот, тоже решил посмотреть.

Бинкс снял шлем. Пристроился на ограждении, из-под брони вынул сигарету. Закурил. Сержант явно нервничал.

— Что-то случилось? — спросил я.

— Не знаю, — ответил он, крепко затянувшись. — Просто, мне до сих пор не вериться в происходящее. Я только сегодня осознал, что мне предстоит провести остаток жизни в этом гробу, и все, что мне дорого, все, что я люблю я больше не увижу. Всего этого просто не будет.

— Да, не будет, — я снова посмотрел на окрестные горы: «интересно, они сильно изменятся, спустя пять веков?».

— И еще мне страшно, — вдруг честно признался Арчибальд Бинкс: солдат, к своим неполным сорока, оставивший за спиной сотни вооруженный конфликтов.

— Страшно? — удивленно переспросил я. — А что говорить о тех, кто остается? – мне вспомнилась девушка с пропускника.

— В том то и штука, они знают, что у них нет шансов, а у нас – есть. В одном рассказе, как-то читал, что самая страшная пытка – пытка надеждой. Понимаешь, они все умрут, и знают это. А нам достался этот суррогат, в котором, придется доживать, Питер. –Сержант щелчком отправил окурок в раскинувшуюся у его ног пропасть. – Если конечно придется.

– В смысле? – не понял я.

— В прямом. Что тут непонятного? – Бинкс надел каску, поднялся и перебросил за спину автомат. — Строилось все наспех, простоит ли хоть сотню лет? Иначе, зачем таких Эденов, целых пять поострили, не задумывался?

— По числу континентов: Америка, два – в Евразии, Африка, Австралия, — мне кажется это вполне разумным …

— Как бы не так, — Арчи прищурился.

— У тебя, что же, другая информация? — спросил я.

— Когда эта штука упадет, по земле такая волна должна пройтись, что сдвинет горы. Улавливаешь, о чем я?

Я уловил. Действительно, если в Землю врежется громада, размером с гору Робсон, то стоит ли ожидать, что планета отделается просто гигантскими цунами, затопившими весь земной шар. Тектонические сдвиги будут чудовищными.

Я поежился. По спине прошелся неприятный холодок. В этот момент у меня в кармане зазвенел телефон.

Я взял трубку.

— Па, привет! — донесся до меня голос сына.

— Привет, ты уже приехал?

— Я на подходе. Скоро буду.

— Мама с тобой?

— Нет, она не захотела… — сын прервал разговор.

Я растерянно держал в руках мобильник.

— Едет? — спросил Арчи, доставая вторую сигарету.

— Едет, — ответил я. — Слава Богу.

У меня будто гора с плеч свалилась, после этого звонка. Нервные смены на пропускнике, месяц жизни под землей — все это ерунда. Мой сын будет со мной. Ближайшая вечность, или сколько там нам отпущено, пролетит скорее, когда рядом с тобой родное существо.

— Значит, парень все-таки решился, — Арчи докурил, и повернулся в сторону ведущей к пропускнику лестницы. — Поздравляю.

Трясущимися руками я положил телефон обратно в карман форменной куртки.

— Арчи, дай сигарету, — попросил я.

— Ты ж бросил? – повернувшись, сказал сержант, и полез рукой под броню, за пачкой. — На, держи. Я все понимаю. —  Бинкс достал сигарету и, чиркнув зажигалкой, протянул ко мне дрожащий на ветру огонек.

— Если что, я внизу, — бросил он на прощанье.

Я затянулся. Табачный дым приятно щекотал ноздри и успокаивал нервы. Меня охватило странное чувство ликования, смешанное с грустью. Сын Майкл, ехал ко мне, а вот Дина, так и не воспользовалась моим предложением, даже не звонила больше.

Семьи не разбивают. Официально мы не разведены, так что, вполне могла бы приехать, скрыться от ужасов вселенской катастрофы. Не захотела. Значит, так и не смогла меня простить. Жаль. Как она сказала мне, во время последней встречи, когда я предложил ехать со мной: «Провести с тобой остаток жизни – это слишком большая пытка для меня». Значит, все-таки не простила…

Впрочем, правильно. Так и должно быть. Предательство не прощают. Жаль только, что я так и не извинился. Дурацкая гордость! А теперь уже ничего не изменить. Никогда.

Сигарета истлела и обожгла пальцы, я выронил окурок и затоптал его каблуком. Нелепый, ненужный жест, если учесть, что мир скоро будет объят пламенем. Бросив прощальный взгляд на горы, я медленно направился вниз.

Снова затрещал телефон. Это был Арчи, голос у него был немного взволнованный: «Подойди на пропускник, поскорее».

Я заторопился к первой линии, на ходу отметив, что почти все кабинки пропускников уже пусты, только у одной из них, переминались люди. В основном, солдаты из звена Арчи. Рядом с ними мелькали халаты биотехников. Робосолы застыли в сторонке, включив спящий режим.

Уже на подходе я услышал, ор Бинкса: «Да какого черта, нельзя! — донеслось до меня, — это же не крокодил!»

— Повторяю, нет никакой возможности. Тесты займут уйму времени, а через полчаса закроют ворота! — возражал кто-то.

Бинкс, устав спорить, огляделся, заметил меня и поспешил на встречу.

— Что случилось?

— Там парень твой приехал, — выпалил сержант, — и пса с собой приволок.

— Собаку? — удивился я. — А, наверно, наш старый водолаз, Гомер. Как я мог о нем позабыть?

Я бросился к пропускнику.

Действительно, в окружении солдат и биотехников стоял мой взрослый сын, Майкл, а рядом с его ногой разлегся наш старый пес. Узнав меня, Гомер приветливо вильнул хвостом.

— Ты что, с ума сошел!— спросил я, подойдя к ним. — С собаками нельзя!

— Привет, пап. — Майкл, посмотрел мне в глаза. — Это же Гомер. Наш пес. Помнишь, ты подарил его мне на двенадцатый день рождения. Я вырос с ним...

— О чем ты говоришь? – ошарашено спросил я. – Какой пес!? Сейчас начнут закрывать ворота. Иди, отпусти его, и возвращайся. Времени мало!

Кто-то из солдат Бинкса, взялся за поводок, — Гомер доверчиво посмотрел ему в глаза.

— Не надо, я сам, – Майкл повернулся к выходу. Пес поднялся на лапы и привычно потрусил следом.

На полпути к воротам, Майкл повернулся:

— Знаешь, пап, — громко сказал он, —  я тебя очень люблю, и переживаю за вас мамой, но иногда, мне кажется, что я понимаю ее…

Майкл скрылся в воротах, я остался стоять внутри, в окружении солдат и биотехников. Я обернулся – люди вокруг отводили глаза.

— Понимаете, мы не могли пустить собаку, — старший биотехник виновато развел руками. Нужно провести уйму тестов.

—Да, да, понимаю, — ответил я. — Я все понимаю!

Понимал я и другое: Майкл не вернется! Он не войдет в ворота, не станет спускаться со мной вниз к жилым блокам Эдена, не станет коротать со мной бросок в вечность.

За моей спиной тяжело сопел Бинкс. Провал входа зиял разверстой пастью Левиафана. Мы стояли минут пятнадцать. Майкл не возвращался.

Протяжно завыли сирены. Тяжелые створки ворот, каждая двенадцать тонн весом, медленно поползли навстречу друг другу, отсекая горы, сосны, облака, приглушенный свет неяркого осеннего дня – мир, которому осталось существовать чуть больше четырех часов.

— Знаешь, донеслось у меня из-за спины, — вы с женой вырастили хорошего человека. Я бы не смог…

Что не смог бы сделать прошедший огонь и воду сержант я уже не расслышал. Со всех ног я бросился к выходу.

Уже оказавшись снаружи, я остановился и посмотрел назад.

Створки закрывались медленно. Арчибальд Бинкс, смотрел мне вслед, и на его лице смешалось выражение удивления и восторга. Он взмахнул рукой, затем вскинул автомат «на караул» и отдал мне честь. Не в шутку — вполне серьезно. Я махнул в ответ. Огромный таймер за спиной Бинкса отсчитывал время. Осталось ровно четыре часа.

Двери захлопнулись. Я поспешил к стоянке.

До города по пустой трассе три часа езды, плюс двадцать минут до нашего с Диной дома. Остается совсем немного времени. Должно хватить...

Сорок минут!

Ничто по сравнению с вечностью.

 06.11.2011.