| Три секрета под Теруэлем Рассвет над горным кряжем месивом навис,
В сукровице багровой солнца диск
И струйками дрейфующего дыма
покрыто склонов рубище.
С глазу на глаз сюрпляс
под взрывы и гусеничный визг
Танцуют проволочный заслон и грозная броня. Заслон под танком прогибается и неуклюже рушится.
Встает пехота, чтобы встретиться с щетиною огня.
Седы и страшны молящиеся лица
Идущих из окопов в сполох пламенного света.
Пуст счет времен, как пульс на их запястьях,
Как их прощальный взгляд. Сжимает кулаки,
погрязшая в несчастьях
Надежда... Мой боже, останови все это. Зигфрид Сэссун «Атака» Я – Диего. Свет и мороз проникают сквозь окна и дыры. Я в конце сотен туннелей. Я в развалинах?
Церковь изувечена стальной метелью.
Свет ползет по моим доспехам серебристыми монетками. Мороз напоминает о начатом.
Я молюсь. Стою на коленях и говорю слова, понятные лишь мне. И кресту. Это наш маленький секрет.
Крест замечателен. Именно сейчас. Когда я в конце сотен туннелей… сейчас увижу божественный свет. …Тебе мало обычного света, дурак?.. Когда я закончу разговор. Произнесу заветное слово. Попрошу крест стать еще красивее, чем он есть на самом деле. И вот луч солнца падает на поверхность… …Тяжело падает снаряд. Дождем сыплется черепица. Тебе на голову. Надо было уходить из церкви до начала артиллерийского обстрела… – Закончим дело, – сказал я. И почувствовал холод. Только теперь. Когда заскрипел доспех.
Осторожно развернул платок. Дрожащими пальцами отодвинул все еще теплую материю.
Перстень! Я затаил дыхание. Крест отбрасывал широкую тень. Я рассердился. Поскольку тень мешала мне видеть перстень.
– Уйди, – сказал я. И рассердился еще больше.
На крест? На свет?
Я не решился прикоснуться. Просто посмотрел. Вспомнил ЕЕ глаза, когда ОНА провожала меня.
– Закончим дело, – повторил я. Сказал ЕЕ глазам. Еще один секрет – глаза ее были ярко-голубые. Как небо Каталонии. Были.
ОНА была.
Когда-то ОНА говорила.
– Нет. Я не поцелую. Слишком поздно, мой Диего.
– Изабель… …Ну почему война так долго тянется? Что? Ее только объявили?! Хорошо, пусть пехотная мразь побыстрее погибнет… Длинные волосы и бороды суть рассадник вшей… И мы вернемся домой.
Я опоздал.
Ты хочешь идти за моим гробом, Изабель? Ты будешь в подвенечном платье… – Где ты, Диего? С кем ты?
Я завернул перстень в тряпицу. Надежно спрятал.
– Я с крестом, – честно признался ЕЕ глазам. И огляделся, ибо не видел ничего, кроме креста и света в конце сотен туннелей. – Где я?
– С крестом… понятно, – прошептали ЕЕ губы. И повторили роковой вопрос. – Где ты? *** Теруэль. 1938 год. Teruel existe, господа. Он действительно существует. Этот кошмар буравит меня черными квадратными глазами – многоступенчатое нагромождение лиц (черепичная прическа да глаза, больше и не надо), толпа, где каждый задний зритель давит переднего, чтобы не пропустить самого важного зрелища – и душит узкими улочками.
От башни Сан-Мартин до последней черепичной крыши, в сгустке уцелевших и разрушенных зданий, я не могу разглядеть грани между нами и врагом.
Стекла выбиты. Недавно город обстреливали. Как странно, в этих черных глазницах могут быть свои зрачки. Вражеские снайперы.
Teruel existe. Летом плавится, подставив пыльные спины домов и выгнутые загорелые бедра мостов под слепящий кусок солнца. Неважно, чье оно, это раскаленное листовое железо. Каталонское, андалусийское, арагонское… Оно есть, где-то наверху.
Teruel existe. И сейчас утопает в снегу. Обледеневшие улицы ночью заманчиво посверкивают. Прокатиться бы… Споткнуться, упасть в снег. И хохотать над суевериями этого города.
Диего Теруэльский, где твои три священные тайны? Где твои три откровения?
Я выкурил последнюю сигарету. И почувствовал тошноту.
Я разговаривал с призраком. *** Было ужасно холодно. Черные горы смеялись надо мной. От их черноты снег казался еще холоднее. Пыльная коричневатая мостовая бросалась под ноги, как продажная девка, раскинув свои пышные заснеженные ляжки.
Куда ни кинь, всюду шлюхи.
Я проверил оружие. Винтовка и восемь патронов. Боже, как мало!
Складной нож (притупился).
Гранаты. Две. Еще две оставил про запас в укрытии. Надежное место, думается.
На меня смотрел Христос, склонив голову набок. Взгляд сквозь сплетения арабесок. Сквозь сплетенные тела, оставленные когда-то маврами. Они ведь строили этот город. Они вколачивали в суровую христианскую кирпичную кладку свои радужные сарацинские надежды.
Замысловатая вязь стала незатейливой удавкой.
Христос шепчет мне: «Покинь».
Я не знаю, что именно покинуть. Поэтому решил остаться при своем. *** – Я хочу увидеть церковь Сан-Педро, – сказал я, возвращаясь в убежище.
– Паломник, – сплюнул старик-каталонец. – Мало тебе одной церкви? Или грехов много, что в один приход не помещаются?
В его руках дымилась кружка. Кофе?
– Попей, – предложил каталонец. И посоветовал. – Не суйся в Сан-Педро. Кто знает, где еще засели франкисты.
Я сделал несколько глотков. Тягучий привкус после сигареты сменил обжигающе-горький. После этого мне показалось, что и воздух стал гуще. Мороз…
Солнце неспешно выкатывалось из-за черных гор. И терялось. Им владели другие.
ДРУГИЕ. Кто все еще держался в городе. И кого мы не смогли выбить одним сильным ударом.
ДРУГИЕ толкали солнце в зенит, словно мяч. Потом его прибивали у нас над головами. И закрывали ворохом туч.
Утро гуляло по черепичным крышам домов. Мы не видели солнца. Нас разлучили, как когда-то разлучили теруэльских влюбленных – рыцаря и прекрасную деву. Как их там звали? Не напомните? Я не местный…
Как говорите? Диего и Изабель? Занятно. *** Маленький деревянный бычок. Я видел его на площади, когда мы входили в Теруэль. Символ этого ледяного кошмара. Кто-то повязал ему красную ленту. Кто-то, кто отправился в стрелковые гнезда. И не вернулся. Это скорее всего.
Кровь? Багровые следы на деревянной шкуре. Или это все красная лента?
– Повяжи и ты, – посоветовал каталонец.
– Зачем?
– Этот бычок – не самый большой и не самый мясистый, – засмеялся старик, погладив фигурку. Пар хлынул из его рта. – Но он достоин ленты. У тебя есть.
– Есть, – согласился я.
Старик указал на фигурку.
– Нет, – решительно сказал я. – Эту ленту я приберегу для лучшего случая.
– Дурень, – покачал головой каталонец, – ты не только ленту, но и руку оставишь в Теруэле. – Он перекрестился. – Только бы Диего Теруэльский защитил нас… *** Из стрелковых гнезд возвращаются уставшие солдаты. Теруэль все еще огрызается. Это видно по их лицам. Постаревшим.
Они отдыхают. Хрустят сухарями. Мороз, в свою очередь, хрустит их одеждой.
Кто-то вслух читает Хименеса. Торжественно. Словно оду сегодняшней жизни. Удавшейся на сегодня жизни. Я знаю, наверно,
я вечности древо
и кровью моею
накормлены звезды,
а птицы в листве -
мои сны и мечты.
И если паду я,
подрубленный смертью, -
обрушится небо. Кто-то рассказывает свой сон. Как будто видел три огромные башни.
…три башни.
…и святых, высеченных из черного мрамора.
…и пустыню.
– Мы не можем увидеть сразу трех истин, Альфонсо, – с видом знатока поясняет старик. – Только по одной. Если добежим от одной к другой. А потом и к третьей. Но не три сразу. Богу решать. Поэтому ты не смог увидеть сразу все башни.
– Что же потом? – поинтересовался я. – После этих трех башен?
– Море, – старик-каталонец мечтательно закрыл глаза.
– Я увидел море, – согласился Альфонсо, повязывая на шею деревянному бычку еще одну красную ленту. – И три башни сразу. А потом, – он вдруг побледнел, – я услышал громкий голос… из-за моря. Над побережьем было красное солнце.
– Что ты услышал? – допытывался старый каталонец, посасывая сигарету. *** …ОН ПРИЙДЕТ ОТТУДА. 15 декабря 1937 года через перевалы мы вышли к Альфамбре.
17 декабря мы окружили франкистов. Шел снег.
Сине-зеленые арабески… на снегу сплелись сине-зеленые змеи.
Теруэль почти пал. Нас прославляли. Повальная истерия Валенсии и Барселоны. Там в нашу честь поднимали бокалы. Во все стороны трезвонили о победе Республики.
А 6 февраля на Альфамбре нас изрубили на куски кавалеристы из дивизии Монастерио. *** Я – Диего. – Закончим дело, – решил я. И отошел от креста.
Поправил доспех. Проверил шпагу (притупилась).
Пистоли все еще заряжены. Все еще есть пули. Отлично. Сегодня они пригодятся.
Меня звали те, кто ВЕРИТ. Я должен ехать.
Конь ждал меня. Терпеливо. Он привык ждать меня около церкви. Как в старые добрые времена.
Я тяжело взгромоздился в седло.
Улицы были размозжены снарядами. Только башня Сан-Мартин горделиво высилась над развалинами. Правду сказать, ей тоже досталось.
Конь дробил копытами ледяную корку. Меня встречала улица. Как в старые добрые времена. Тогда за мной бежали дети.
За мной бежали люди. Они ВЕРЯТ. Я нужен им.
Они что-то кричали. Они несли смерть.
Бог защитит меня. Не впервой.
…Конь остановился. Мои доспехи скрипнули.
…Танк остановился.
Мы стояли так несколько секунд. Замерли. Оба в броне. Но он, сдается мне, сильнее.
Изабель, с твоим именем я буду жить вечно. Я не умру. Не здесь! Не сейчас!
Я рывком выхватил пистоли. Вытянул руки и пальнул. *** Мы бежали. Вперед… вперед… Я, а рядом – старый каталонец. И Альфонсо, и Педро, и Луис… все, кто вернулся из стрелковых гнезд и городской площади.
Теруэль огрызался.
Утро прыгало по черепичным крышам. Раскаленное листовое железо все еще скрывали тучи. А перед нами был «Ансальдо». Черные дула направлены на нас.
– Они не пройдут!
Черные провалы окон встречали нас. Немая, неприступная, величественная толпа, взгромоздившаяся по обе стороны брусчатки. То, из чего состоит Теруэль. Улица. Созерцает…
Мы остановились. Что-то удержало нас на месте. На несколько секунд все замерло: город, франкисты, мы, снег, тучи, листовое железо…
– Диего Теруэльский с нами, – прошептал старый каталонец. – Я уверен в этом.
– Я не сдамся! – я вскинул винтовку и выстрелил. Каталонец тоже. Мы были первые.
Еще два «Ансальдо» уже утюжили наше прикрытие где-то справа. Надрывались раненые и искалеченные. Потом придется счищать с брони кусочки мяса. Но это уже не здесь. Не сейчас! *** Я – Диего. Люди, за мной! Не останавливайтесь. Эта махина в броне не причинит вам вреда! Я защищу… я… я…
Моя Изабель, я смогу защитить их?
– Диего, – шепчут ЕЕ губы, – ты совсем забылся… мой Диего.
– Твое кольцо я сохранил, – ответил я ЕЕ глазам.
– Диего… ты сам призабыл свой последний маленький секрет.
– Ты помнишь, Изабель?!!
– Да, Диего. Я люблю тебя.
– Я тоже. Но это не… *** Старик-каталонец похлопал меня по плечу.
– Три башни сразу, – проговорил он, – три башни сразу… Диего Теруэльский возглавляет нашу атаку!
– Они не пройдут! – кричали позади. И стреляли.
Впереди тоже стреляли. Диего?
Диего был между нами и врагом.
В этот момент «Ансальдо» изрыгнул смерть. Сильный толчок. Горячая волна отшвырнула меня в снег. Я хохотал над городскими суевериями. Итальянский танк плюнул смертью. Почему-то я почувствовал. И каталонец. И те, кто был сзади.
А Диего? *** Я – Диего. …Я – призрак. Это наш третий маленький секрет, моя Изабель.
| 
