Мученики создали больше веры, чем вера создала мучеников.

Мигель де Унамуно

…никто никого не может потерять, потому что никто никому не принадлежит.
Вот она, истинная свобода — обладать тем, что тебе дороже всего, но не владеть этим.

Паоло Коэльо

Часть первая
Меня нашли?

Глава 1
Почти благодарный ученик

- А что находится там, - указываю неопределенно, в сторону, где должно находиться море, - за морем? – спросил я как-то у мастера Лонгвина.
Старик смотрит на меня исподлобья. Будто ударить хочет. Проверка реакции? Как водится, я пропущу удар, который обездвижит меня. Или мастер достанет страшную статуэтку и деревянный молоточек…
- Ничего, - пробормотал Лонгвин. И закричал мне на ухо. – Ничего! Ты слышишь, Ганелон?! Ни! че! го!
Потом у него был припадок. Я знал, что надо делать, чтобы старик не проглотил язык.
Подбежал к шаткой полке, извлек оттуда деревянную палочку. Волшебную, как говорил мастер Лонгвин. А почему? Да потому… если бы под рукой ее не было, он, великий мэтр и почитатель Культа Пращура, не смог бы материться. Не говоря уже об обычной членораздельной речи.
Палочка со следами зубов.
Мэтр Лонгвин, прошу вас… ну пожалуйста, мэтр, разомкните зубы!

***

Мэтр Лонгвин забылся, а я опрометью помчался к причалу. Неопределенная сторона, где должно было находиться море, оказалась за сливной ямой. А там – несколько минут и – пристань. Зачем она нужна, если за морем находится Ничего?!
Я бегу очень быстро. Спотыкаюсь, падаю. Пропахиваю физиономией пыльный тракт. Коленки содрал? Ерунда! Снова бегу. И, к счастью, успеваю вовремя.
Каракка тяжело покачивалась, словно море было огромным креслом-качалкой. Сонные матросы вкатывали последние бочки, вносили на борт последние ящики, доверху забитые припасами.
Внутри меня что-то задрожало. Они плывут в сторону Ничего?! Что с ними будет? Они пропадут? Или их сожрут морские чудовища?
- Стойте! – кричу я. И как будто бы со стороны слышу себя. Пронзительный писк. Хорошенькое предупреждение! - Куда вы плывете?! Там, Ничего!!
- Уйди, выродок! – меня оттолкнули.
Мимо меня прокатывается бочка. Проходит заспанный человек в броне. Кто меня толкает?
Зачем?!! Я ведь как лучше хочу!
- Уйди, - отчетливо повторяет капитан, выхватывая мизерикордию (так, кажется, называл это оружие Лонгвин). Я чувствую тонкое лезвие. Оно щекочет мой затылок. – Не мешай!
- Но там, - указываю в сторону безмятежно плещущегося моря, - куда вы плывете… там ведь Никуда!
Мизерикордия вдавливается в мой затылок. А потом сильная рука отталкивает меня подальше от бочек.
- Проваливай, - злится капитан, - пока я добрый.
Ага, добрый он! Сейчас! Вон, зубами скрипит. Как корабельная мачта.
- Послушайте, - говорю тихо, - как вы не понимаете, - сплевываю пыль, - за морем находится Ничего!
- С чего ты взял, щенок?
- Мне рассказали.
- Этот чокнутый старикан?
- Не называйте его так! – в отчаянии я схватился рукой за лезвие, которое успело надоесть моему затылку. И порезался.
- Да пропади ты пропадом! – заорал капитан и схватил меня за волосы. Мне показалось, что мои глаза, мой нос и мой рот окажутся на макушке. Капитан просто притянет их за волосы. Отпусти… отпусти, тварь!
- Не называйте его так! – пискнул я.
- А как?
- Мэтр Лонгвин!
- А еще чего? – хохот капитана ударил мне в лицо. Вместе с ужасным запахом пива и чего-то еще, что недавно ел грозный хозяин судна. - Назвать тебя королем Лангедока? Или повелителем вшей?
- Там Ничего! НИЧЕГО!!! – я почувствовал острый комок в горле. На глаза навернулись слезы.
- Да отъебись ты!
Хватка ослабла. Я вырвался и побежал. Подальше от этих злых людей. Куда? Подальше. Даже не по дороге, а сквозь колючие заросли, раздирая куртку, лицо, руки…
Каракка осталась позади. Еще дальше… бежать, бежать, бежать.
Бегу. И снова падаю.
- Там нет ничего, - пробормотал я.
В моей голове плескались слезы, я это чувствовал. И слышал, как сквозь хохот матросов просачиваются слова:
- Кто это?
- Найденыш. Очередная жертва Лонгвина, - мрачно отвечает капитан. Он плюется – брань оскверняет язык. Из-за нее – язвы, которые мешают есть и пить.
Я не был жертвой. Я был благодарным учеником.
Кажется…

***

- Ты опоздал, Ганелон, - у изгороди меня уже встречает мастер Лонгвин.
- Извините меня, мэтр, - я нерешительно переминался с ноги на ногу, - я просто хотел предупредить людей, которые отплывают.
- Зачем? – нахмурился старик.
- Ведь за морем Ничего!
Лонгвин усмехнулся. Подошел ко мне и погладил по голове.
- Ну, вот что, Ганелон, - сказал он, - прости старого брехуна. Погорячился.
После припадков мастер Лонгвин становился необычайно добрым и рассудительным. Как после хорошего вина.
- Мэтр, пожалуйста, расскажите мне, что находится за морем.
- Долгая история, - вздохнул Лонгвин. – Давай-ка сходим к Пращурам, помолимся. А потом я покажу тебе очень интересную карту… там есть и море, и всякая-всячина.
- А Ничего нет? – с надеждой спросил я.
- Нет, Ганелон, нет.
Тогда я развернулся в неопределенную сторону, где должен был находиться причал, и торжественно прокричал:
- Плывите спокойно, капитан! За морем Ничего не существует!
…уееееееееееет! – подхватил ветер. И, думается, швырнул этот нехитрый обрывок прямо в лицо капитану.
Я не знал, что каракка исчезнет. Лонгвин знал.
- Каракку «И-Кар» раздавят Движущиеся Скалы, - сообщил он после посещения Пращуров, - они не успеют пройти вовремя.

***

Я не был жертвой. Но, по всей вероятности, не был и благодарным учеником. Нет, я успевал вставлять палочку в рот Лонгвину, когда у него случался припадок. Я разговаривал с ним перед сном – старик трудно засыпал. Я старался не шуметь, чтобы не потревожить его. Осторожно крался к своей кровати, нырял под покрывало и засыпал.
Я старался быть благодарным. Пока не появилась сороконожка.
Как обычно, после четвертого любования горой А-Финь, третьей молитвы, второго посещения Пращуров и обеда мэтр Лонгвин устраивал небольшую проверку. А именно: приказывал мне лечь на пол, вытянуться и стараться смотреть сквозь потолок. Сам же садился в кресло-качалку и что-то старательно записывал. Статуэтку и молоточек он всегда держал при себе. А вдруг я снова увижу… или вырвусь на свободу.
Иногда мне удавалось не только «смотреть сквозь», но также самому (самому?) пробиться сквозь старательно побеленный потолок, крышу и вырваться… недалеко. Лонгвин тотчас же загонял меня обратно. Он хватал статуэтку и молоточком бил ее по смешно выпученным глазам. И я проваливался в тяжелый сон.
- Рано тебе вылетать! – ругался Лонгвин, когда я приходил в себя. – Научись задерживаться. Просто пробивай крышу!
Сегодня вышло немного по-другому.
Я пялился в потолок. Слышал старательный скрип пера, кресла и старых костей. Спина болела – холодный пол просто прожигал ее.
Скрип… тихий скрежет… тихое сопение… тихий… тихое… что-то еще! Оно мешает мне прорваться сквозь потолок.
- Расслаивай звуки, - посоветовал мэтр Лонгвин. – Соберись. Итак, скрип. Ты слышишь именно его. Не кивай, - он поспешно остановил меня. – Лежи. Впитай первый слой – перо, второй – кресло, третий – меня, четвертый… что ты слышишь?
- Потолок, - прохрипел я, стараясь не шевелиться.
- Потолок?!
- Я все правильно сделал, мэтр. Что-то на потолке… или внутри…
Все четыре слоя зафиксированного скрипа я отбросил. Оставался пятый. В наступившей тишине шорох на потолке казался мне чем-то страшным и необычно громким.
- Что ты слышишь? – прорвался сквозь тишину голос Лонгвина. – Опиши, Ганелон.
- Не могу, - прошептал я. – Боюсь… звук может ускользнуть.
- Познав звук, ты познаешь его источник, - сердито ответил старик, - ты забыл, Ганелон? Я же объяснял сто раз! Чем ты слушаешь?! Вот неблагодарный!
И он снова погрузился в письмо.
Я снова начал расслоение. Пятый звук для меня оставался загадкой. Пока не надтреснула известь на потолке. Как черная рана на идеально белом теле. Я вздрогнул.

***

Рана открылась. Потолок завопил от боли. Пращуры! Что это был за крик! После повторного поглощения четырех слоев… это что-то невообразимое.
Потолок корчился в агонии. Маленькая трещина разрасталась. Шириной в палец. Потолку больно. Я хочу прорваться сквозь него. Но не могу.
Из раны, извиваясь, выползла черная сороконожка. Вопль потолка усилился. Я почувствовал, что в моей голове тоже что-то треснуло. Из ушей потекла кровь. А сороконожка выползала. Из черной раны.
- Вот мразь! – заорал Лонгвин. Отбросил в сторону рукопись, вскочил с кресла и попытался молотком убить насекомое.
- Не надо, - шептал я, стараясь не двигаться. Да и не смог бы! Какая-то неведомая сила приковала меня к полу. Скосив глаза, я заметил привязанную к полке статуэтку. Вот, в чем дело! И так случалось каждый раз!?
- Убью! – визжал старик, молотя потолок. Сороконожка извивалась.
- А теперь твоя очередь! – кто это сказал? Мне показалось?
Из ушей текла кровь, заполняя трещинки на полу. Я не мог двигаться.
И тут сороконожка выпала из трещины… Пращуры! Шлепнулась прямо на мое лицо. Мышцы задрожали, каждый нерв трепетал, когда скользкое существо перебирало тонкими иголочками ног
- А теперь твоя очередь! – я услышал ее голос. Сороконожка говорила со мной!
- Какая очередь? – процедил я. Сороконожка могла заползти в рот. Догадалась ведь упасть!
- Попробовать не умереть.
Потолок замолчал. Он уже был мертв. А молоток вылетел из ослабевших пальцев Лонгвина. Расширенными от ужаса глазами я следил за полетом деревяшки. Только не на статуэтку! Нет! Нет! Мэтр Лонгвин, остановите все это!
Удар должен прийтись прямо по голове статуэтки. Куда еще ни разу не бил старик.

***

Он привык наказывать меня посредством ударов молотка.
Деревянная статуэтка появилась в доме Лонгвина сразу же, как только появился я. Старик этому ужасно обрадовался. Тогда я не знал причины. Понял немного позже.
Этот забавный, деревянный, лысый божок с обвислым животом, короткими ногами, вывернутыми за спину руками, высунутым языком и вытаращенными глазами, эта невинная, на первый взгляд, игрушка, волнистый столбик, это чудище… оно заставляло меня быть благодарным учеником. Эту истину я осознавал, лежа на полу, в луже крови и с сороконожкой, копошащейся на моем лице.
За каждое опоздание, за каждую нежелательную прогулку, дерзость, брань… за каждую провинность… Мастер Лонгвин хватал статуэтку и бил по ней молотком. Причем, в разные места.
Когда я ел слишком много, удар приходился по животу. И спазмы просто выталкивали из меня все лишнее.
- Хочется блевать – беги к сливной яме, - приговаривал Лонгвин. И милосердно ждал, пока я не выйду. Тогда бил.
Ноги и руки отнимались, когда молоточек ударял соответственно по деревянным скрюченным ногам и рукам.
Я терял сознание, когда удары сыпались по глазам статуэтки… и так далее… и так страшнее…
По голове Лонгвин не бил никогда. Ибо я был благодарным учеником.

***

- Постарайся не умереть, - сороконожка не унималась.
Время стало вязким. Как и черная мерзость, которая перебиралась поближе ко рту. Она заползет! Я не выдержу… Пространство тоже как-то погустело. Молоток летел… летел… застревал в густом воздухе.
Молоток падал очень медленно. Лонгвин вскрикнул. Похожу, что в пространстве остались только я, сороконожка и старик.
- Ганелон! – слышу его голос. – Сделай проекцию последнего прикосновения!
Это была проекция последнего уровня, самая сложная. Весь фокус заключался в том, чтобы боль, которую я должен испытать в данный момент, перешла к первоисточнику.
Статуэтка. Или все-таки молоток?
Я ощутил поток, который должен был отразиться на первоисточнике. Умереть должна была жестокая игрушка мастера Лонгвина. Точно! Тогда я вырвусь!
- Только не на статуэтку! Ганело-о-о-он! Не вздумай! – заорал старик. – Первоисточником является молоток. Проектируй на него!
- Не успеваешь! – заметила сороконожка, ползая уже около верхней губы. – Что ж… медленнее…
Поток притягивал и одновременно отталкивал. Каждый нерв, каждую точку, по которой вот-вот ударит молоток. Маленький клочок пространства и моего существования.
Бью по статуэтке!
Я с силой оттолкнул от себя. Сосредоточился на проклятой статуэтке. Подменил хитросплетение частиц. Свое и... свое, но деревянное.
Бей!
- Бью! - гаркнул я. Как будто именно я – роковой молоток.
И почувствовал свободу. Такую крохотную и незаметную, как песчинка на сапоге матерящегося капитана.
Сороконожка так и не успела заползти в рот.

***

Сороконожка торопливо покидала негостеприимную обитель. Ох уж эти люди! Им помогаешь, а они норовят раздавить! А как хорошо, если заползти в рот! Почувствовать себя нужно. Почувствовать себя едой! Хоть и поневоле, но все же ЕДОЙ!
Я почувствовал тошноту. Едва сдержал приступ рвоты, подкативший к горлу.
Мэтр Лонгвин не обращал на меня внимания. Просто лазил по полу, вытирал мою кровь, сокрушался по поводу испорченной статуэтки.
- Жаль, конечно… Но я сделаю новую, - пробурчал он, собирая щепки, - чтобы ты оставался хорошим учеником, благодарным учеником.
…почти благодарным учеником. Почти, мэтр.