Ханс шел по дороге. После встречи с жийтой прошло уже больше часа. Сторонний наблюдатель мог бы подумать, глядя на него: «Вот идет деревенский паренек, бодрый, уверенный в себе. Будущее для него, как открытая книга – ясное и понятное».
На самом деле в голове у парня был полный сумбур. Все еще ныла незаживающей раной мысль: «У меня больше нет матери – доброй и ласковой мамы». Как ни старался Ханс об этом не думать, рана ныла и ныла. А тут еще эта дикая встреча с нежитью… Новые непонятные способности, с ошеломляющей скоростью и силой проявившие себя.
Парень пытался вспомнить все, что он знал о магии. Насколько знал Ханс, есть три рода магии, на которых специализируются те, кому от природы (чаще всего это были мужчины, получавшие дар по наследству от своих отцов) была дана способность к магии. Есть целители (именно целителями помимо мужчин бывают женщины). Есть мракобоцы, их специализацией является выслеживание и уничтожение всевозможной нечисти. Есть еще маги-фокусники. Их сила в создании иллюзий, фейерверков и прочей бесполезной дребедени. Хотя им иногда удаются и более толковые вещи типа фонарей, которые впитывают солнечный свет днем, а ночью освещают дома и даже дворы богачей. Богачей – потому что стоят такие игрушки довольно недешево.
Судя по всему Хансу прямой путь в мракоборцы. Вот только парень никогда не слышал, чтобы мракоборцы в схватках с нежитью превращались в животных или что-то подобное. Они всего лишь обладали повышенным чутьем на нежить, а еще могли поражать ее огнем, молниями и прочими магическими ударами. Но надо признать, Ханс до этого дня не очень часто сталкивался с магами. Был в их деревне старый знахарь, но его, скорее всего, городские маги и не посчитали бы себе за ровню. Кое-что рассказывала о магии и магах мать, болтали об этом иногда зимними вечерами старики. Ну, несколько раз Ханс видел этих самых магов. Вот и все.
Тем временем пшеничные поля сменились огородами. Ханс, не останавливаясь, прошел краем селения, общине которого принадлежали эти нивы и огородные плантации. Несколько селян, занятых своими работами, с любопытством глянули на путника, да и забыли о его существовании сразу после того, как его одинокая фигура скрылась за холмом.
Еще одна община осталась в стороне, о ее существовании сказала лишь проселочная дорога, влившаяся в тракт с правого бока дороги. После этого перекрестка дорога пошла по менее обжитым местам. Редколесье, подступавшее к тракту с обеих сторон, видимо, было охотничьими угодьями городской знати. Дубравы сменялись зарослями шиповника и боярышника, других кустарников, чтобы потом дать место обширным полянам, поросшим густой, высокой травой. Потом купы деревьев вновь приближались к тракту, словно стены вставая по обеим его сторонам.
Ханс, спускаясь с холма, как раз миновал такую стену деревьев, когда услышал крики. Быстрый взгляд сразу обнаружил их источник. На краю большой поляны, в шагах ста пятидесяти от тракта к молоденькой березке была привязана девушка. Перед ней стояли четверо – нет, не мужчин. Не были они даже людьми, они ими лишь притворялись. Это были собакоголовые, это Ханс видел четко. Кричала, прося о помощи, девушка, ее мучители смеялись, переговариваясь о чем-то хриплыми голосами.
Мускулы на руках парня напряглись. Только усилием воли Ханс остановился, чтобы тут же не начать превращение. Он еще раз огляделся, оценивая обстановку. Где-то на трети пути к мучителям и их жертве на поляне рос большой раскидистый дуб. Он частично перекрывал обзор и, наверное, только благодаря его широкой кроне, ветвям, некоторые из которых опускались почти до земли, собакоголовые пока еще увидели Ханса. Слева от могучего дерева, почти подступая к нему, рос боярышник. Полоса этих толи высоких кустарников, толи низкорослых деревьев тянулась по краю поляны почти до той самой березы. Человеку там трудно пройти незамеченному, а вот кошке – пусть даже и большой…
Ханс оглянулся по сторонам. На дороге, как и прежде, никого не было. Парень зашел за деревья, быстро скинул одежду, запихнул её в рюкзак. Башмаки вначале не хотели туда лезть, но потом рюкзак словно расширился, освобождая место и для обуви. Превращение не заняло много времени. Ханс уставился на рюкзак, валяющийся под ногами. Тащить его в зубах? Глупо! Закинуть за спину? Пантера с рюкзаком за спиной – вот забавная картина. Вот если бы рюкзак вдруг стал маленьким мешочком и висел бы на веревочке, как тот серебристый гвоздь, который при всех превращениях Ханса оставался самим собой.
Ханс от неожиданности даже закрыл глаза. Но, когда он открыл их, ничего не изменилось. Рюкзак исчез. Зато на его шее болтался крошечный мешочек. Так, надо быть осторожнее со своими желаниями. Мало ли чего может произойти в следующий раз. Вернется ли рюкзаку прежняя форма, Ханс проверять не стал. Времени нет. Да и он уже начинал понемногу верить в самого себя.
Первым делом Ханс решил подобраться к тому раскидистому дубу. Нужно лучше оценить обстановку. Все-таки четыре сильных противника будет многовато и для него. Наверное…
Пробираясь сквозь боярышник в зверином облике, Ханс оценил то, что легкий ветерок дует со стороны собакоголовых, а не наоборот. У них, по идее, должен быть превосходный нюх. Сам он слышал их резкий запах. Вот что-то только запах человека никак не улавливался. Очень скоро парень понял, в чем дело. Подобравшись к дубу, он осторожно выглянул из-за ствола. И вновь, как тогда с жийтой, образ девушки-пленницы быстро пошел волнами, размылся, пока совсем не исчез, обнажив взору такого же собакоголового, как и его «мучители». Разве что он был немного субтильнее фигурой, возможно, просто более молодой.
Но разглядывать дальше не получилось. Один из псов, бывших в группе за главного скомандовал хриплым голосом одному из своих подручных, толкая его в спину:
– Ну, иди, проверь. Что мы зря здесь в игры играем.
Потом он повернулся к тому, кто изображал жертву:
– А ты кричи, чего замолчал? Хочешь, сейчас по-настоящему начну тебя рвать?
Молодому псу видно этого не хотелось, и он вновь завопил девичьим голоском:
– Помогите!
Разведчик шел прямиком к дубу. Хансу осталось только затаится за стволом. Вот стал слышен шорох приближающихся шагов, вот фигура нежити показалась из-за дерева, на вытянутой морде отразился испуг. Но поздно! Молниеносный бросок, и размашистым броском одной лапы Ханс перервал когтями горло. Другой лапой одновременно втянул тело за дерево, чтобы не испугать сообщников раньше времени. Из горла монстра вырвалось несколько булькающих хрипов, но когда Ханс вырвал из грудной клетки черное сердце, собакоголовый затих.
Стараясь оставаться в тени дерева, парень оттащил мертвое тело в кусты. Вернувшись к дубу, Ханс легко запрыгнул на ближайшую ветку, достаточно крепкую, чтобы выдержать его вес. Прячась за листвой, он оценил, как изменилась обстановка. Никого спасать теперь не надо было. Шла обычная охота. Вопрос был только в том, кто станет следующей добычей.
Впрочем, этот вопрос решился очень быстро. Ханс оказался на дереве в тот момент, когда главарь скомандовал еще одному подручному:
– Показалось или нет – но ты иди и проверь. Я слышал со стороны того дуба какой-то шум, возможно, даже хрип. Иди. Если все в порядке – вернетесь вдвоем.
Этот разведчик был испуган и уже не шал так беспечно, как его первый товарищ. Поэтому Ханс остался на дереве, затаившись на ветке, которая нависала над местом, где на траве, частично впитавшись в почву, чернело кровавое пятно. Как и ожидал парень, увидев пятно, пес застыл на месте, принюхиваясь и озираясь по сторонам. Вверх он, конечно же, не смотрел.
Хансу оставалось только прицелиться, стремительные движения лап, и тело собакоголового с оборванным горлом безвольно повисло между сучками на ветке. Когти впились в грудную клетку, после этого сильный рывок и комок сердца полетел в кусты.
Решив, что больше так ему не повезет, Ханс сменил тактику. Он спрыгнул с дерева и, пользуясь, как прикрытием, кустами боярышника, стал приближаться к трем оставшимся в живых врагам. Помогло ему в этом то, что они в этот момент громко орали, выясняя отношения. Оба разведчика до сих пор не вернулись, и было ясно – что-то идет не плану. Главарь винил во всем тупых и слабых исполнителей. Его сподручный считал, что весь план изначально был тупым, что надо было устроить нормальную засаду, напасть всем скопом и вообще, похоже, этот пес считал, что из него был бы лучший вожак. Третий, все еще привязанный к березе собакоголовый орал, требуя, чтобы его, наконец, отвязали от этого проклятого дерева.
Наконец это стало понятно и двум другим его напарникам. Но было уже поздно. Ханс в этот момент был уже за деревом. Он видел спину того пса, что хотел бы стать вожаком. Прыжок, и тело так и не ставшего вожаком собакоголового со сломанной шеей упало в траву. Ханс остался один на один с вожаком. Да, это был достойный противник, злой, сильный, с хорошей реакцией.
Вот только реакция Ханса в его нынешнем облике была лучше. Несколько раз вожак, казалось, вот-вот вопьется клыками в горло черной кошке, или его когтистая лапа оставит след на ее теле, но нет – атака уходила в воздух. Сам же Ханс почти не атаковал, наслаждаясь игрой, словно кошка с мышкой. Молодой пес, привязанный к дереву, наблюдая за этой игрой-дракой, визжал от страха. В какой-то момент Хансу надоел этот визг и он, пробегая мимо, милосердный ударом лапы по горлу лишил собакоголового права голоса.
Наконец парню надоела эта схватка с вожаком. Да тут еще зашевелился лежащий на траве пес. Похоже, его шея начала регенерировать. Этого еще не хватало! Первым делом, мощным ударом когтей Ханс впился вожаку в глаза. Обездвиженный от болевого шока, лишенный зрения пес стал легкой добычей. Ударить по горлу, разорвать, выломав ребра, грудную клетку, добраться до сердца. С двумя полуживыми собакоголовыми парень тоже не церемонился. Тот молодой пес, так и остался привязанным к дереву с вырванным сердцем.
Ханс уставился на эту веревку, длинную, в несколько слоев обмотавшую березу. Вспомнил повисшего в ветвях мертвого пса. Странная идея пришла ему в голову. Для ее реализации ему пришлось из зверя превратиться в человека. Точнее, почти в человека. Осталась повышенная сила в руках и ногах, как рудименты когти вместо ногтей и шерсть вместо волос на теле.
В рюкзаке, в который, как только этого захотел Ханс, превратился нашейный мешочек, нашелся нож (парень помнил, что он был в наборе, который ему подарил рыжий солдат). Несколько минут напряженной работы, и Ханс любовался ее результатами. Пять распотрошенных трупов его врагов, словно экзотические фрукты висят на раскидистом дубе, заметные любому путнику. Жаль, что это всего на несколько дней (потом сгниют и рассыпятся в прах), но тоже неплохо. Ханса грела мысль, что возможно эти псы были из той самой банды, что напали на его село, те самые, что лишили его…
– Ну, что ж? Будем считать, что начало моей мести положено, – сказал Ханс вслух.
После этого он оглянулся по сторонам. Он по-прежнему был сам. Скинул одежду, превратился в гривастую пантеру, рюкзак уже привычно превратился в свою уменьшенную копию, и уже молодая пантера стремительно мчалась по дороге. Этот участок пути эффективнее и быстрее можно будет преодолеть в таком виде.
Пока дорога шла через лес, находится в облике зверя, действительно, оказалось удобнее. Правда, долго мчаться с бешеной скоростью, словно стараясь догнать убегающую добычу, оказалось не так легко, как показалось вначале. Силы пантеры тоже не были безграничны. Но скоро Ханс нашел оптимальный темп, позволявший и перемещаться довольно быстро, и, одновременно, не слишком сильно напрягать мускулы и дыхание.
Примерно через час такого бега лес начал редеть и показались поля очередной сельской общины. Ханс по несколько раз в году бывал в Хоггене вместе с отцом, и, насколько он помнил, до города уже оставалось совсем немного пути. Сейчас должен быть мост через небольшую речушку, и будет большое селение, раскинувшееся по обеим сторонам тракта. Скорее всего, селяне не очень хорошо воспримут большую черную кошку, бегущую под окнами их домов. Хансу стало смешно, но вместо того, чтобы засмеяться, в своем нынешнем облике он лишь оскалил зубы. Надо было вновь становиться человеком.
Ханс уже миновал перекресток, на котором две проселочные дороги вливались в тракт, и подходил к мосту, когда услышал топот копыт. Обернувшись, он увидел приближающуюся к нему карету, запряженную тройкой лошадей цугом. Парень отошел к обочине, уступая дорогу куда-то спешившему аристократу.
Кучер – молодой светловолосый парнишка в нарядной изумрудной ливрее, увидев путника, потянул за поводья, давая команду лошадям притормозить.
– В город? – спросил он Ханса, приветливо улыбаясь.
Ханс кивнул, удивляясь неожиданному любопытству.
– Залазь сюда, подвезем, – предложил кучер и подвинулся, освобождая на козлах место рядом с обой.
Ханс только пожал плечами, мол, как скажете, и, не дожидаясь повторного приглашения, уселся рядом с кучером. Кучер оказался говорливым и сам ответил на все незаданные вопросы.
– А мы отвозили сына нашего хозяина на место первой службы. Будет лейтенантом в замке на границе с Летуйей. Теперь возвращаемся порожняком. Форейторы упились вдрызг и дрыхнут себе в карете. А мне нельзя пить, а ехать одному скучно.
– А разве молодой офицер не должен уметь ездить верхом, почему карета? – немного удивился Ханс.
Кучер засмеялся:
– Наш Фридрих конечно папенькин сынок, но не до такой степени, чтобы не уметь ездить на лошади. Просто ему хотелось произвести впечатление на своим сослуживцев – вот он какой – юный граф Хоггенский. А еще он кучу барахла с собой вез. Тряпки, обувь, кремы, одеколоны, ну, ты понимаешь – настоящий аристократ. Ничего, я там поговорил кое с кем в гарнизоне, комендантом там классный мужик, он из Фридриха-то всю эту ерунду выбьет, может быть, настоящим человеком станет. Там ему не до балов и не до танцев-обжиманцев будет. Там кровь и пот.
Тут лицо паренька посуровело, и он сменил тему:
– Кстати о крови, ты видел эту живописную картину на дереве возле самого тракта?
- Э-э-э! – протянул Ханс, не зная, что сказать. Он понял, что речь шла о результатах его «творчества» – развешенных на дереве трупах собакоголовых.
Кучер по-своему понял замешательство парня:
– Ты, наверное, из той деревни, что выше по течению реки, ты не видел этого. Такая жуть! Не передать словами!
Тем не менее, как словами ему вполне удалось передать впечатление от выставки трупов убитой необычным образом нежити.
– Мракоборцы ведь жгут нелюдь святым огнем. А солдатам к чему развешивать трупы. Да и редко они сами с нежитью воюют, без мракоборцев. Так что я вот что тебе скажу, парень. Появился в наших краях у нежити новый враг. Кто – скажу, но не человек это. Вот так-то.
К счастью для Ханса эта неприятная для него тема скоро исчерпала себя, и паренек перешел на, пожалуй неисчерпаемую тему – как ему служится у его хозяев. Получалось так, что, в целом, не так уже и плохо. А, возможно, дело было в неистребимом оптимизме светловолосого паренька.
Тем временем они миновали большое селение, главной достопримечательностью которого был придорожный трактир, после этого еще несколько полей и огородных плантаций. И вот, наконец, показались городские стены
Стены Хоггена, надо сказать, были довольно обветшалыми. Свебское королевство давно уже не вело войн с внешним противником, феодальная междоусобица тоже осталась в далеком прошлом. Королевская династия крепко держит в руках бразды правления. А нежить… Так против нежити никакие стены не помогут, не спасут.
Стражники на городских воротах лениво глянули на проезжающую карету, узнав графские гербы.
– Где тебя высадить? – спросил кучер.
И тут только Ханс понял, что, в общем-то, ему и некуда идти. Это там, в деревне казалось, что стоит только попасть в город, и все проблемы решатся сами собой. Стихнет боль в сердце. Не станет щемящего чувства одиночества. Станет ясно, в чем смысл жизни Ханса, его предназначение. А что теперь? Вот он и в городе, но решения проблем не прослеживается.
Легкой тенью мелькнула мысль, может попроситься в услужение графу, вот кучер, как все подробно расписывает… Есть у него и своя комнатушка в доме для слуг, и кормят неплохо, и одевают во все новое. Кучер выжидательно смотрел на своего случайного попутчика.
– Останови на рыночной площади, – попросил Ханс тихо. Рынок – это было единственное место в Хоггене, которое он неплохо знал.
– Хорошо, это по пути, – согласился паренек и свернул направо, где виднелся шпиль ратуши. Возле нее, собственно говоря, и была рыночная площадь.
Было уже где-то шесть часов по полудню. На рынке оставались самые стойкие торговцы, да и те уже потихоньку складывали товар. Покупатели же были из самых жадных (или экономных, если хотите), которые знали, что в этот час можно приобрести товар, особенно скоропортящийся гораздо дешевле, чем утром или днем, или же это были просто те, кому помешали побывать на торжище раньше дневные дела.
Ханс стоял, смотрел на эту постепенно затухающую суету, все никак не решаясь что-либо предпринять. Полноватая, пестро одетая женщина, груженная двумя тяжелыми корзинками с провизией (из одной сумки торчали пучки зелени, верх другой украшал солидный кусок мяса, плохо завернутый в серую бумагу), прошла мимо парня. С шумом выдохнув воздух, она поставила корзинки у ног, полуобернувшись поглядела на парня.
Шумная отдышка женщины привлекла внимание Ханса, он глянул на женщину. Она в ответ сурово нахмурила брови. Но, странное дело, точно так же, как это было с нежитью, этот суровый облик стал неожиданно смазанным, и за ним проступило милое, улыбчивое лицо, напомнившее Хансу мать.
– Ну, чего уставился, – все так же сурово пробурчала женщина, – нет чтобы помочь донести.
Парень пожал плечами, схватил корзинки, хмыкнул:
– Давайте, показывайте дорогу.
Идти надо было не очень далеко – квартала три по основной, широкой улице. Потом надо было свернуть в улочку направо, пока они не остановились у дверей высокого, трехэтажного дома, в котором безошибочно угадывался постоялый двор, не особо богатый, но и не совсем уже затрапезный.
Вслед за хозяйкой прошел на кухню. Женщина вела себя так, что было ясно, что она и есть хозяйка этого заведения. А если у парня и оставались бы еще сомнения, их разрешила молоденькая официантка, которая окончила обслуживание одинокого посетителя (еще было слишком рано для ужина, тем более для вечерних посиделок любителей местного пива и вина) и тоже прибежала на кухню с криком:
– Вы уже вернулись, хозяйка Марта!
Девушка с интересом взглянула на молодого мужчину. Если ее и впечатлила его мускулистая, стройная фигура и роскошная грива волос, то крестьянская, запыленная одежда полностью разочаровала. Ханс в ее глазах не заслуживал серьезного внимания.
Марта тем временем с помощью служанки освободила корзинки от продуктов, жестом показав Хансу, чтобы он не уходил. Когда официантка убежала опять в зал, увидев через окошко, что появился еще один посетитель, Марта указала на стул возле стоявшего у входа небольшого столика. На тарелку возле зачерствевшего куска черного хлеба положила небольшой кусок отварной говядины, в глиняную кружку из баклаги нацедила светлого просяного пива. Поставив все этот перед парнем, сказала:
– Ешь. И давай все по порядку рассказывай. А я пока займусь ужином. Через час здесь будет столпотворение… Кухня тетушки Марты это тебе не просто так, – не без гордости добавила она.
То ли так подействовала на парня необычная женщина, то ли просто пришло время парню выговориться, но он и в самом деле все ей, подробно рассказал. Хотя, конечно же, все – это сильно сказано. И последние предсмертные слова матери о неизвестном отце, и схватка с нежитью по пути в город, и, самое главное, необычные способности парня остались за рамками рассказа. Но и без этого бесхитростный рассказ тронул женщину.
– Ну а как же родственники твои? – спросила она, когда рассказ, как и его нехитрый ужин, был окончен.
– Мать моя из южных округов. Какое-то время приходили весточки от ее сестры, но уже лет пять, как они перестали приходить. Мать все собиралась съездить туда, узнать в чем дело, но разве у фермера есть свободное время!
– А отцовы родители, братья, сестры? – Марта оторвалась от нарезки мяса.
– Дед с бабкой умерли, когда мне было семь. Был у отца младший брат, но он завербовался в войско, служит на западной границе, давно уже не писал, очень ленивый насчет писем. Да его могли уже и перевести в другое место за это время. Есть у отца в нашем же селе двоюродный брат. Я так полагаю именно он забрал и наших коров, и лошадей. С землей как быть – решит община. Понимаете – мне все это не нужно. Не мог я там оставаться. Вот.
Хозяйка Марта кивнула:
– Отчего не понимаю. Очень даже хорошо понимаю. Значит, поступим так. У меня как раз неделю назад ушел слуга. Точнее, я его прогнала, уж больно был ленив да до девок охоч – репутацию моего заведения портил. Возьму я пока тебя. Крестьянские дети, знаю, к любой работе привычны. А работа будет у тебя такая. Во дворе колодец. Надо будет каждый день носить воду мне на кухню, вот рядом каморка – там посудомойка работает, скоро должна прийти, что-то задерживается. Еще там по коридору прачка работает, но это уже днем. За домом у нас есть небольшой садик, но он небольшой, и там работы немного. Ну, уж все остальное по обстоятельствам – там прибить что-то надо иногда, крышу, к примеру, подправить там или ступеньку выровнять. Сам понимаешь, мужик в доме завсегда нужен. По вечерам в зале у меня охранник работает, иногда надо ему помочь. Пьяные к примеру подерутся или особо разбуянившегося надо утихомирить. Но это у меня редко бывает, публика у меня в основном порядочная собирается.
– А… – начал говорить Ханс.
Марта махнула рукой, показывая, что поняла, о чем речь:
– А жить ты будешь у меня на мансарде. Там маленькая комнатка есть. Один будешь даже, как король. Спать будешь на сундуке, там же и вещи можно хранить. Ну, посмотришь потом. Там сосед у тебя будет, в комнатке напротив, господин студент. Но он тихий, смирный, не помешает. Кормиться будешь здесь же. А недельку поработаешь, присмотришься ты, я к тебе присмотрюсь, поговорим и о денежном довольствии.
Марта порылась в необъятном кармане фартука, достала тронутый ржавчиной небольшой ключ.
– Значит так. Вот тебе ключ. Помнишь, проходили лестницу. Поднимаешься на самый верх. Направо – это комната студента, левая – твоя. Кинешь сумку свою, чтоб она тебе не мешала, и сразу спускайся вниз. Скоро судомойка придет, надо сделать ей запас воды на всякий случай. Давай, поторапливайся, работать надо.
Марта опять насупила брови, но Ханса она уже не могла обмануть. Женщина была очень доброй. Почти, как его мать. Которой теперь у парня уже не было.
Теперь начиналась его новая жизнь. Значит, так тому и быть. И Ханс поспешил наверх по старым скрипящим ступенькам.