После того инцидента в маршрутке прошло часа три. Меня вызвал начальник и дал несколько поручений, которые нужно было выполнить в разных концах города.
- Через час Жора приедет, он до конца дня – твой. Только бандерольку одну для меня заберет, она в четыре должна быть, - сказал мне шеф после того, как разъяснил задачи. Увидев, что я побледнел, спросил:
- Ты не заболел?
- Все нормально. Это – от волнения. Сегодня у меня ответственное мероприятие на вечер. Потому, с вашего позволения, я не буду ждать Жору. Или другую машину возьму, или воспользуюсь такси, чтоб время сэкономить.
- Других нет. Что ж, коль денег не жалко, валяй на такси. Главное, чтоб все успел сегодня.
Из кабинета начальника я вышел в приподнятом настроении: дай Бог здоровья и благополучия Жоре, но сегодня я буду держаться от него подальше. Ради своего здорового и благополучного будущего.

С моей ненаглядной мы договорились встретиться в шесть. Уже без четверти я ждал возле ее дома. Встретиться мы собирались неподалеку оттуда, в сквере. Но я решил устроить сюрприз для самого дорогого для меня человека.
После пяти минут ожидания увидел, что из подъезда, где жила моя любимая, вышли ее родители и сестра. Отец и дочь успокаивали бившуюся в истерике мать. Потому никто из них меня не замечал. Минуты через две подъехало такси, куда все они сели.
- Первая… как можно скорее, - услышал я обрывок фразы, сказанной шоферу.
Как только машина отъехала, зазвонил мой мобильный.
- Тут такое дело…- услышал я в трубке голос своего коллеги Артема, - в общем… Ну ты знаешь, что Жора наш разбился?
- Нет. Авария была что ли?
- Ну да, ДТП. Милейко вдруг стало плохо... Машина выехала на встречку…
- Он жив?
- Да, но плох очень… В реанимации он… Так ты вообще ничего не знаешь?
- Ничего.
- Не знаешь… Блин-н… Ну как бы тебе сказать…
- Как есть говори!
- Девушка твоя с ним в машине была… Только что личность установили… Я в больнице был, случайно узнал… Семье ее сообщили… А тебе что, не?..
- Нет. Она жива?!
- Приезжай, в общем…
Артем назвал больницу, после чего прервал разговор и отключил телефон.
Уже через двадцать минут я был в клинике. Вошел в холл одетый для торжественного события, с букетом алых роз в руках, о существовании которого начисто забыл, и держал его «на автомате».
- Вы в родильное? – услышал справа от себя.
Вопрос задала женщина в белом халате – кто-то из персонала.
И этот вопрос сразу же повторила моя память. Голосом встреченного утром в маршрутке диковинного незнакомца.
Стало не по себе. Начало знобить, перед глазами появились «мошки».
Я вкратце рассказал о своей ситуации женщине, оказавшейся медсестрой из приемного отделения. Она знала о том ДТП.
- Водитель авто – в реанимации, пассажирка скончалась на месте, - сказала медсестра.
Букет выпал из моих рук, и я бесцельно побрел по огромному зданию клиники.
Шел просто для того, чтоб идти. Мне казалось, стоит остановиться, как все вокруг обрушится. Жизнь вдруг стала чем-то похожим на езду на велосипеде или мотоцикле: поддерживаешь равновесие только тогда, когда движешься. Я и шел… шел… Когда забредал куда-то, куда посторонних не допускали, меня окриками останавливали, заставляли сменить направление. Подчинялся безропотно.
А где-то в этом здании неподвижно лежала та, вместе с которой я хотел прожить столько, сколько мне еще отпущено, которую хотел видеть матерью своих детей. Я был старше на двенадцать лет, потому как-то даже подумал, что, скорее всего, уйду из жизни первым из нас двоих; и очень хотел в свой смертный час сжимать в своих руках руки любимой, попрощаться с этим миром, глядя на самое дорогое, что он мне подарил – на нее. Но этот подарок у меня самым безжалостным образом отняли. Она не сможет попрощаться со мной. А я… Я не хочу и не могу прощаться с тем, что стало с моим ангелом после той страшной аварии.
Знаю, к похоронам ее приведут в порядок. Но и с этой «фарфоровой куклой» я не хочу и не могу прощаться. Я прощался с нею такой, какой запомнил во время нашей позавчерашней и, как оказалось, последней совместной прогулки, когда она была само веселье и сама беззаботность. Я прощался с нею такой, какой три дня назад видел в гостиничном номере, когда она, выйдя из душа, шла в мои объятия, на ходу сбросив на пол легкий халат: ее превосходное тело, освещенное свечами, казалось чем-то – из какого-то иного мира, попавшим сюда по какой-то или огромной милости, или колоссальной ошибке. Теперь оказывать милость передумали, ошибку исправили. Да так, что, похоже, перестарались.
Я мысленно возвращался в каждый наш день и прощался с ней такою, какою запомнил тогда.
Увидеть ее в подвенечном платье было самой заветной моей мечтой. Но никогда не соглашусь на вот такое ее исполнение?! Подвенечное платье станет последним одеянием моей возлюбленной. Но я ее не увижу в этом наряде. И не только потому, что мое присутствие на похоронах еще более расстроит родственников покойной, с которыми так и не удалось найти общего языка. Не только…
Для меня похороны уже состоялись. Усыпальница любимой – мое сердце.

- С вами все в порядке?! – меня тряс за плечо коренастый мужчина в белом халате, скорее всего, - врач.
Внешнее воздействие вернуло меня из ступора. Я огляделся. Оказалось, что, бесцельно блуждая, забрел в курилку возле травматологического отделения.
- Да… да… Нормально все, - ответил я и, поняв, что силы оставили меня, присел на одну из скамеек, стоявших вдоль стены.
В курилку вошел еще один врач, высокий, худощавый.
- Сергеич, - сказал он, обращаясь к коренастому, - ты ж с нашим завом – однокурсники. Поговорил бы с ним как с депутатом горсовета. Пора кончать с этим беспределом. Когда уже маршруточники возьмут за правило: брать оплату за проезд только на остановках. У меня сын каждый день на тренировки ездит, дочь – в лицей. Страшно, в общем. Вдруг и им «повезет» ехать с таким «Юлием Цезарем», который пытался умудриться и машину на аварийно опасном участке вести, и сдачу с двадцатки давать. Хорошо, хоть пассажиры только ушибами и испугом отделались.
- А толку?- ответил худощавому его коллега. – Сейчас наш транспорт – государство в государстве, мафия при попустительстве власти. Как говорится, аборт делать уже поздно. Более радикальные меры нужны. Сейчас что-то говорить водилам – все равно, что вразумлять придурков вроде моего сегодняшнего, которого из мебельного с черепно-мозговой привезли.
И тут я вспомнил утреннюю поездку в маршрутке, а именно хамившего водителя и молодого человека с газетой. Внутри похолодело еще больше.
- Простите, что вмешиваюсь, но инциденты, о которых вы говорили, никак не связаны со временем «шестнадцать тридцать» и спальным гарнитуром «Венеция»? – поинтересовался я у врачей.
- Вы обоим что ли – родственник? Или – из милиции? – ответил коренастый. - Да, водитель маршрутки во время движения давал сдачу с двадцатигривенной купюры, отвлекся от управления машиной, и та врезалась в дерево. Примерно в шестнадцать тридцать это произошло. А продавец вечером в магазине на дне рождения сотрудника устроил «рок-концерт» под караоке, вообразил, что кровать того самого гарнитура – сцена, решил с нее, как артисты делают, сигануть в «зрительный зал»… Мы даже в «инете» узнали, как это называется – стэйдж-дайвинг: артист прыгает, публика ловит. Но «публика» была не такой многочисленный, как на концертах, еще и поголовно была не менее бухая, чем «артист». И «звезда» наша капитально звезданулась головой о кованую ножку журнального столика. Тем, кто гарнитур и столик купят, торгаши вряд ли скажут, что меблишка эта участвовала в лишении человека жизни.
- Лишении?
- Полчаса назад преставился. Не приходя в сознание. Может, и вытащили бы, но у него уже в «активе» - четыре сотрясения. Да и алкогольное опьянение усугубило состояние. С таким «богажом» нужно вообще постоянно в каске ходить и от спиртного бегать, как черт от ладана. А водитель промучился час: множественные травмы.
- О, Боже…
- Так кем вы им приходитесь?
- У нас есть кое-что общее. Нас убили. Их – так, меня – иначе.
- ???
- Вам лучше не знать подробностей. И вы даже не представляете, как сильно я вам и всем, кроме одного человека, желаю не оказаться в моей ситуации.

Жора прожил после аварии пять дней. Он успел рассказать, почему моя возлюбленная оказалась в его машине. В тот день в шестнадцать он по просьбе шефа заехал на Почтамт за бандеролью. Тогда же там отправляла служебную корреспонденцию своего предприятия моя ненаглядная. Она услышала, какую организацию представляет человек, получающий бандероль. Узнала у него, что он направляется на работу, и упросила взять с собой: ее после отправки корреспонденции отпускали, и она решила устроить мне приятный сюрприз.
Выходит, я сам «подписал» своей любимой «смертный приговор». Вот оно – «…свое счастье вы сами разрушите вместе с Егором Милейко. Сегодня все разрушите». Разрушили. Жора, водитель от Бога, прекраснейший человек, семьянин, каких мало, стал орудием в руках… Кого? «Часть силы той…»? Но зачем – его-то?! Или виноват я? Согласись в тот день поездить с Жорой, может быть, все было бы иначе. Как? Скорее всего, мы встретились бы с любимой в Почтамте. Потом оказалось бы, что она на своей работе «отстрелялась», а я на своей – еще нет; домой после выяснения отношений с родителями ее не особенно тянуло. Мы поехали бы ко мне на работу и… И оказались бы в тот злосчастный момент в машине все вместе. Не исключено, что могло бы быть не две жертвы, а три. И еще – двое сирот: после смерти родителей (пять лет мать «разрывалась» между работой учителем на полторы ставки, детьми и уходом за больным тяжелой формой диабета отцом, которого пережила всего на год: сдало натруженное и исстрадавшееся сердце) я остался единственной опорой для младших брата и сестры. Не кровных: детей нашей соседки, мои родители усыновили их двенадцать лет назад совсем маленькими после гибели их матери. Сейчас, кроме меня, у них нет в мире больше никого. Не потому ли странный пассажир маршрутки не растолковал мне буквально, что произойдет и к чему это приведет?
Знай я абсолютно все, может, принялся бы уговаривать любимую прямо из Почтамта пойти гулять. Но как и чем я объяснил бы ей свою неявку без уважительной причины на работу на совещание по итогам рабочего дня? В нашем ведомстве этот проступок легко «потянет» на немедленное увольнение, и моя девушка прекрасно это знала.
- Милая, сегодня я потерял работу и связанные с ней перспективы для нас. Сделал это, чтоб тебя спасти, потому что твою смерть предрек человек, с которым я ехал в маршрутке, и которого остальные сочли сумасшедшим.
Такой спич произвел бы на мою милую просто неизгладимое впечатление, а заверши я его предложением выйти за меня замуж, «фурор» был бы гарантирован. Еще какой!
Как и если б я Жоре, человеку богатырского здоровья, презирающему вредные привычки и зависимых от них людей, попытался бы с теми же аргументами объяснить, что нужно немедленно отправляться в больницу на обследование.
«- Если что-то не может не произойти, оно произойдет, даже если вы наперед будете знать последствия и всеми силами пытаться их избежать. Неумение разграничить то, что можно и должно изменить, и то, что нужно только принять – извечная и, похоже, неизлечимая болезнь человечества…
- …Иногда лучше не знать своего будущего. Зная будущее, мы часто не желаем принимать его, но совершенно не понимаем, к чему приведут вмешательства в предопределенный порядок вещей. Нередко то, что должно случиться, все-таки случается, но случается немного по-другому. И из-за этого «немного» мы потом так жалеем, так сокрушаемся…», - крутилось в памяти.
Да, я хочу встретить этого странного человека. Он оказался прав и в этом. Я жду этой встречи, во время которой хочу задать два вопроса.
По каким критериям высшие силы отбирают людей, чтоб лишить их самого дорогого, чтоб сделать несчастными? Почему именно я был выбран для такой незавидной участи? Я-то думал, что настоящая любовь дана мне после пережитых страданий как милость: чтоб не по инерции жил, а полной жизнью, настоящей. Думал…
Я жду той встречи.
На работу езжу тем же маршрутом, с той же остановки. Только подхожу к ней уже не как раньше, не со стороны ларька с пирожками и беляшами. От одного их запаха бросает в дрожь. С того дня.