Вспышка, и снова дорога. Прямая, без каких-либо изгибов, упирающаяся прямо в горизонт, обрывавшийся подъёмом. Она обледенела, но не как каток, а изнутри, покрылась ровным слоем мелких кристаллов, не различимых невооружённым глазом. А впереди солнце, и оно отражается от дороги, от обочин, искатанных до блеска, даже от снега, который лежит повсюду. И ещё иней – он легко приземлился на все выступы, щели, неровности, которые не успел покрыть снег. Вот чёрт!

Снизу раздалось осторожное покашливание. В купе, по обе стороны от откидного столика сидели два практически одинаковых старика, отличавшихся друг от друга разве что цветом одежды. На сидевшем с правой стороны была надета чёрная "тройка", а на сидевшем слева точно такая же - белая.

- Добрый вечер, - приветливо поздоровались нежданные гости.

Поздним, промозглым, осенним вечером на Литейном мосту, опершись о чугунные перила, стоял невысокий пожилой человек. Одет он был в поношенное, но добротное и когда-то дорогое пальто. Человек пристально вглядывался в темную невскую воду. Иногда он доставал из внутреннего кармана « чекушку» водки и делал большой глоток. Как всегда, после третьего глотка он получал возможность видеть то, чего кроме него никто не видел…

Здравствуй, дорогая Нина!

Наконец-то у меня выдалась минутка, и я могу тебе писать. А всё потому, что Миша уехал в город и оставил меня в одиночестве.

Недолго мне осталось.  Нутром чую. Кости, вот, и те скрипеть стали, окаянные.  Чудится стало разное. Давеча нечистый померещился. Мимо дверей прошмыгнул серой тенью, аж горло сдавило от страха. А мож не страх это был вовсе… Мож старость о себе знать дает. Гоню ее проклятую прочь, а она, словно тот нечистый, из темени крадется, да когтистой лапой за сердце трогает.

Ну вот и утро. Обычное серое утро. Новый день и новые надежды… Хотя, какие ещё надежды могут быть в моём случае? Мне тридцать, я холост, живу в какой-то халупе, которая к тому же и не моя вовсе. Всё, что у меня есть – это мольберт, полупустые тюбики с красками и  мои картины на стенах, которые и даром никому не нужны. Ах да, у меня ещё есть деньги, которых едва ли хватит, чтобы протянуть недельку-другую, а потом мне неминуемо грозит долговая яма, голод и улица со всеми её неожиданностями и «приятными» сюрпризами.

Два человека в белых, свободных одеяниях стояли на берегу моря, любуясь штилем. Диск солнца вишнево улыбался, посылая багряные лучи, синим просторам, ведь они находились на особой синей земле.

            - Сколько живу, здесь – не знаю? В этом месте нет привычных измерений времени, но хорошо, что есть дни и ночи, правда они гораздо длиннее…, - говорил Алан тот, который был помоложе. – Меня устраивает благодать этого мира, но главное здесь я стал более зрелым внутренне…, - и, помолчав, он добавил. – Только эта преследующая, вездесущая тоска, а ведь когда я был с ней, такого не было, она могла излечить любую рану и дарить ежедневную радость... Ну, кто скажет, когда закончатся ожидания, когда я встречусь с ней?